Загадочная Коко Шанель
Шрифт:
Мадам Помпиду заказывала платья у Шанель еще до того, как ее муж стал премьер-министром [310] . Им уже приходилось встречаться на обедах. Естественно, Коко была приглашена в Матиньон и в Елисейский дворец. После одного из обедов в Матиньоне она произнесла пророческие слова, говоря о мадам Помпиду: «Она губит своего мужа. Она не хочет стать женой президента Республики. Ей не нравится это».
Карден присутствовал на этом обеде: «Он ничего не говорил, с грустью глядя на все».
310
…стал
Когда она встречала кого-нибудь из своих врагов-модельеров, то в течение нескольких дней находила их почти очаровательными, скромными людьми; она даже признавала за ними некоторый талант:
— Думаю, что могла бы дать им полезные советы, — говорила она смеясь.
В Елисейском дворце президент Помпиду спросил ее, придет ли она сюда еще раз. «Он очень любезен, — говорила она, — очень умен и знает чего хочет».
— Нет, я больше не приду, очень довольна, что увидела ваш дом, но он мне не нравится.
Она рассказывала об этом очень забавно, мешая то, что было, и то, что ей хотелось бы сказать президенту. Во всяком случае, ее рассказ соответствовал тому, что она решила запомнить. Итак, она объяснила президенту, что в его распоряжении на складе есть чудесная мебель, что, прежде чем отправиться с официальным визитом в Соединенные Штаты (откуда он вернулся), он должен был проконсультироваться со своим послом об атмосфере, которая там царит.
«Она (мадам Помпиду) очень живая, хотела драться с людьми (манифестантами в Чикаго), толкала на это своего мужа; я ей сказала: моя дорогая, вы могли нарваться на боксера, и у вас были бы неприятности».
Я не передаю дальше этот монолог, который могут найти ребяческим, если бы он не отражал представление о царственной значительности Мадемуазель Шанель, которое создала себе Коко. Когда она рассказывала о своих делах, она говорила об империи. Ее монаршья ответственность обязывала ее говорить правду о высокопоставленных людях им в глаза.
— Вы не симпатизируете правительству, — заметил Жокс, который был тогда министром.
— Надо было сохранить Алжир [311] , — объяснила Коко. — Зачем было отдавать его этим людям?
311
Надо было сохранить Алжир… — Алжир с 1830 года — колония Франции. В 1962 году добился независимости после восьмилетней войны.
И далее следовал восхитительный комментарий по поводу де Голля:
— В крайнем случае его можно было назначить президентом. Он давал бы советы. Но не следовало предоставлять ему власть.
Мендес-Франс [312] (говорила она) объяснил ей, что только де Голль мог принять некоторые решения (деколонизация) и что он будет необходим Франции еще несколько лет.
— Он цепляется за власть, — бросила Коко.
Ей очень нравился Кувде Мюрвилль [313] .
312
Мендес-Франс Пьер (1907–1982) — премьер-министр Франции в 1954–1955 годах.
313
Кув
— Он самый серьезный из всех. Протестант. Англичане ненастоящие протестанты, но они джентльмены, а джентльмены это почти что протестанты.
Она была знакома с Прустом:
— Он держал руки вот так… Женская манера. Он и был женщиной. У него были подведены глаза.
Она описала в нескольких словах актрису, которая была в немилости на рю Камбон:
«Она совершенно изменилась. Выступили скулы. Она признавала только деньги и наслаждение. Когда она играет на сцене, то начинает с автора, так как у нее есть чувство иерархии. И много смелости».
Об одном модельере:
«…у него вид испанского нищего, дрожащего в старом костюме».
Она рассуждала:
«Я застенчивая. Застенчивые много говорят, потому что не выносят молчания. Я всегда готова выпалить невесть какую глупость, чтобы заполнить паузу. Перескакиваю с одной темы на другую, чтобы не наступило молчание. Если людям не доставляет удовольствия моя компания, я это сразу чувствую. У меня есть нервный импульс. Я горячусь, становлюсь неистовой. Знаю, что невыносима».
Она вздыхала:
«Почему люди не хотят сидеть дома? Даже женатые. Надо выходить каждый вечер, показываться, гнаться за событиями. Надо, чтобы каждый день с вами что-нибудь случалось. Мы все же цивилизованные люди? Бежать, торопиться, на ходу глотать сэндвич, почему люди смиряются с этим? Потому что они скучают».
Она изображала сценки из парижской жизни:
«Господин Такой-то предупредил нас, что не будет больше оплачивать платья своей жены. Она взяла четыре. Он заплатил, но, когда она снова пришла, я ей сказала:
— Моя дорогая, кончено.
— Вы не можете поступить так с такой женщиной, как я!
— С женщиной, как ты, моя дорогая… А какая ты? Тебе дают каждый месяц миллион на туалеты, а ты влезаешь в долги? Будешь сумасшедшая, если разведешься. Ты говорила мне, что у тебя нет собственного состояния».
Другой скетч: она дала два платья одной из дам Всего-Парижа, находящейся во временном затруднении: ее миллиардера не было в городе. Но когда он вернулся: «…она немедленно пришла заказать еще два платья. Я нашла, что это очень мило. Мой дорогой, вы не представляете низости женщин. Мне случается делать скидку некоторым из них, потому что у них нет достаточно денег. И что же? Я встречаю их в туалетах от Балансиаги, потому что он очень дорогой, и все это знают: они хотят показаться в чем-нибудь очень дорогом».
Об одной герцогине: «Она никогда никому не заплатила ни за одно платье. Если бы она попросила меня одевать ее, я бы сказала: «Хорошо, но при условии, что вы никому об этом не скажете».
Об одной очень богатой клиентке, с которой была очень дружна: «Если ты попросишь скидку у продавщицы, я перестану одевать тебя».
О другой, тоже очень богатой клиентке, тоже большом друге: «Она воображает, что я рассердилась, потому что она покупает платья у Куррежа. Я сказала ей: девочка, ты купила у меня тридцать платьев за год и если не купишь больше ни одного, что это может значить для Дома Шанель? Чем больше продаешь платьев, тем больше теряешь денег».