Загадочное происшествие в Стайлзе (другой перевод)
Шрифт:
– Возможно, так небрежно написана буква «П» или «Л», – заметил я после минутного изучения. – Но это определенно не Д.
– Отлично, – ответил Пуаро, вновь складывая бумагу, – я тоже пришел к такому выводу. И это «Л», уж будьте уверены!
– Откуда взялась эта обертка? – с любопытством спросил я. – Она имеет какое-то важное значение?
– Относительно важное. Она подтверждает мою догадку. Придя к заключению о существовании такой бумаги, я попросил мисс Говард поискать ее, и, как вы видите, поиски увенчались успехом.
– Но что она подразумевала под словами: «Со шкафа»?
– Она имела
– Странное место для хранения оберточной бумаги, – задумчиво произнес я.
– Отнюдь. На шкафах зачастую хранятся картонные коробки и оберточная бумага. Я сам храню их там. Если их аккуратно сложить, то они совсем не портят вид.
– Пуаро, – озабоченно спросил я, – вы стараетесь еще разобраться в этом преступлении?
– Да… скажем так, полагаю, я уже знаю, как его совершили.
– Ах!
– К сожалению, помимо догадок, у меня нет никаких доказательств, если только…
С неожиданной силой он схватил меня за руку и стремительно увлек за собой к лестнице, спускавшейся в холл, от волнения призывая по-французски:
– Mademoiselle, mademoiselle Dorcas, un moment, s’il vous pla^it! [39]
Доркас, взбудораженная этими странными и громогласными призывами, быстро вышла из буфетной.
– Любезная Доркас, простите, у меня родилась одна версия… скромная версия… если она подтвердится, у нас появится великолепный шанс! Скажите мне, Доркас, не случалось ли что-нибудь в понедельник – не во вторник, а именно в понедельник, за день до несчастья – с сонеткой в спальне миссис Инглторп?
39
Мадемуазель, мадемуазель Доркас, минуточку, пожалуйста! (фр.)
Доркас изумленно посмотрела на него.
– Да, сэр, теперь, когда вы упомянули, я вспомнила, что порвался шнурок. Хотя ума не приложу, откуда вы могли узнать про это. Не знаю точно, отчего так случилось, может, мыши перегрызли шнур… Но во вторник утром пришел мастер и все починил.
С долгим восторженным восклицанием Пуаро направился обратно в малую столовую.
– Видите ли, можно было бы не искать новых доказательств, вывод напрашивался сам собой. Но – слаб человек, слаб… Как приятно убедиться, что ты на верном пути. Ах, друг мой, я вновь полон сил. Мне хочется бегать! Хочется резвиться!
И он действительно выскочил на газон и пробежался вприпрыжку, причудливо вскидывая ноги.
– Чем это занимается ваш замечательный друг? – произнес голос за моей спиной, и, повернув голову, я увидел, что рядом со мной стоит Мэри Кавендиш.
Мы обменялись улыбками.
– Так что же с ним случилось? – спросила она.
– Право, не понимаю. Он задал Доркас вопрос про сонетку и пришел в бурный восторг от ответа – и вот вам, во что вылился его восторг: наш гений разрезвился как дитя!
Мэри рассмеялась.
– Какое смехотворное зрелище… Смотрите, он уже дотанцевал до ворот. Разве он уже не вернется к нам сегодня?
– Понятия не имею. Я уже отказался от попыток предугадать
– А он не сошел с ума, мистер Гастингс?
– Честно говоря, не знаю. Иногда у меня возникает уверенность, что он безумен, как шляпник [40] , но в тот самый момент, когда он кажется мне безвозвратно спятившим, обнаруживается, что в его безумии есть железная логика и он действует согласно своей системе.
40
Одна из версий происхождения английской поговорки о безумии шляпника состоит в том, что в процессе выделки фетра использовалась ртуть, и ее пары вызывали отравление шляпников, так воздействуя на их нервную систему, что искажалось зрение и путалась речь. Другую версию происхождения «безумного шляпника», или болванщика (изготовителя шляпных болванок), использовал Льюис Кэрролл (1832–1898) в своей знаменитой сказке «Алиса в Стране чудес».
– Понятно.
Несмотря на смех, нынче утром взгляд Мэри оставался задумчивым. Она выглядела серьезной, даже печальной.
Мне пришло на ум, что сейчас как раз выдался удобный момент попытаться выяснить судьбу Синтии. Казалось, я подступил к этому вопросу вполне тактично, но развить тему мне не удалось, поскольку меня остановил властный голос миссис Кавендиш:
– Не сомневаюсь, мистер Гастингс, вы могли бы стать великолепным адвокатом, но в данном случае ваши таланты совершенно излишни. С моей стороны Синтия может рассчитывать только на безоговорочную доброжелательность.
Запинаясь, я вяло попытался объясниться, выразив надежду на то, что она не подумала, будто… но Мэри вновь прервала меня, и ее слова прозвучали настольно неожиданно, что Синтия со всеми ее тревогами мгновенно улетучилась из моей головы.
– Мистер Гастингс, как вам кажется, – спросила она, – счастливо ли мы живем с Джоном?
Ее вопрос настолько поразил меня, что я смог лишь пробормотать, что у меня и права-то нет обсуждать их семейную жизнь.
– Ладно, – тихо сказала она, – есть у вас право или нет, я могу сообщить вам, что мы несчастны.
Чувствуя, что она еще не закончила признания, я промолчал.
Слегка склонив голову, Мэри принялась медленно прохаживаться по комнате взад-вперед, ее стройная гибкая фигура изящно покачивалась в такт шагам. Внезапно она остановилась и взглянула на меня.
– Вы ведь ничего не знаете обо мне, верно? – спросила она. – Где я жила до свадьбы с Джоном… и вообще ничего? Так я могу просветить вас. Позвольте мне выбрать вас в исповедники. Вы добры, по-моему… да, я уверена в вашей доброте.
Почему-то ее слова не вызвали у меня особого ликования. Мне сразу вспомнилось, что Синтия примерно так же начинала свой доверительный разговор со мной. Кроме того, роль исповедника обычно отводилась пожилым мужчинам, а я пока молод и полон желаний.
– Мой отец был англичанином, – продолжила миссис Кавендиш, – но мать – русской.
– Вот как, – заметил я, – тогда понятно…
– Что вам понятно?
– В общем, какая-то легкая странность… в вашем облике мне всегда смутно виделись какие-то иноземные черты.