Загнанный зверь
Шрифт:
Прижав кулаки к лицу, Верна думала: «Нечего глупить и впадать в истерику. Конечно, Дуглас вернется. Вышел купить сигарет. Или прогуляться. Такой тихий вечер. Он любит гулять в темноте и называть звезды, которые видит».
Зазвонил телефон в прихожей. Верна настолько была уверена, что это Дуглас, что сразу назвала его по имени, как только сняла трубку.
— Дуглас, а где?..
— Это дом Кларво?
Голос был приглушенным и низким, Верна подумала, Дуглас ее разыгрывает, говоря через носовой платок.
— Куда ты запропастился? Мистер Блэкшир был…
— Это
— Эви? Какое совпадение. Я только что говорила о вас.
— С кем?
— С нашим другом мистером Блэкширом.
— Вы говорили обо мне хорошо?
— Разумеется. — Верна поколебалась. — Я передала Дугласу привет от вас. Он был очень рад.
— В самом деле?
— Я… я знаю, он хотел бы встретиться с вами.
— Вот как?
— Он сказал, почему бы вам не зайти, мы поболтали бы о прежних временах.
— Я не хочу говорить о прежних временах.
— Вы говорите так странно, Эви. Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Я просто позвонила, чтобы рассказать вам кое-что.
— О чем?
— О Дугласе. Я знаю, вам он очень дорог. Но вы понятия не имеете, что с ним творится. Мне хотелось бы вам помочь, миссис Кларво. Вы всегда были добры ко мне; теперь я отплачу вам тем же.
И она начала подробно объяснять, что происходит с Дугласом и какие вещи творятся в задних комнатах ателье мистера Теролы.
Еще до того как она кончила, Верна Кларво упала ничком на пол.
Глава 6
Было полдесятого.
Женщина торчала в телефонной кабине уже полчаса, и Гарри Уоллаби все никак не мог позвонить жене в Энсино, [5] чтобы сказать, что старенький «бьюик» сломался и он переночует у сводного брата.
— Как только у этой бабенки язык не отвалится? — сказал Уоллаби, допивая третью кружку пива.
Владелец бара, итальянец средних лет, щеголявший галстуком-бабочкой, выполненным в цветовой гамме Принстона, понимающе покачал головой:
5
Пригород Лос-Анджелеса.
— Только не у нее. Чем больше ее язык мелет, тем крепче становится. У нее телефономания, вот что у нее такое.
— Первый раз слышу. А что это за штука?
— Понимаете, вроде болезни. Приспичит звонить — и все тут. У нее это серьезно.
— Кто она?
— Просто заходит сюда время от времени. И каждый раз делает одно и то же. Выпьет пару коктейлей — и на нее накатывает. Берет на доллар медяков и устраивается в телефонной кабине, сидит и сидит, и все тарара, тарара. Я не раз удивлялся, о чем это она говорит столько времени.
— А почему бы вам не узнать?
— То есть подойти и подслушать?
— Конечно.
— Мне неудобно, я бармен и владелец заведения, — сказал добродетельный хозяин.
— Но я-то — ни то и ни другое. Разве есть закон, запрещающий стоять себе с самым невинным видом у телефонной кабины?
— Мы в
— Конечно, черт побери, в свободной.
С деланной небрежностью Уоллаби слез с табурета у стойки, пошел к выходу, словно собрался уходить, а затем прокрался к телефонной кабине с левой стороны. Немного послушал, приставив к уху ладонь, и вернулся к стойке, глупо ухмыляясь.
Бармен вопросительно поднял брови.
— Муж Дугласа, — сказал Уоллаби.
— Что?
— Она об этом говорит, о каком-то Дугласе, у которого есть муж.
— Что за ерунда! Должно быть, вы ослышались.
— Нет. Она говорила о муже Дугласа.
— А кто такой Дуглас?
— Откуда мне знать? Я только передаю, что слышал.
Без четверти десять Эвелин Меррик вышла из телефонной кабины, вытянув затекшую левую руку, пригладила юбку на бедрах.
Обычно после ряда телефонных звонков она чувствовала определенное облегчение, но в этот вечер возбуждение ее не утихло. Кровь стучала в два раза быстрей в ушах и в глубине глазных яблок, и она слегка покачивалась, когда шла обратно к стойке. Ее коктейль стоял нетронутым. Она не взялась за бокал, а просто влезла на табурет и подозрительно посмотрела на свой напиток, будто бармен мог подмешать в него чего-нибудь в ее отсутствие.
— О'кей, Уоллаби, — сказал хозяин бара нарочито громко, — теперь вы можете позвонить жене.
Эвелин уловила смысл реплики, по щекам ее разлилась краска.
— Я пользовалась телефоном слишком долго?
— Чуть ли не час, только и всего.
— Это общественный телефон.
— Вот именно — общественный, значит, он для всех. А когда кто-нибудь вроде вас застрянет в кабине, другим уже нельзя им воспользоваться. Если в это было в первый раз, я бы ничего не сказал.
— Вы всегда так разговариваете с посетителями?
— Это мое заведение. И я здесь говорю, как хочу. Кому не нравится, могут больше не приходить. Это относится ко всем.
— Понятно. — Она встала. — Это ваше разрешение на торговлю спиртным вон там, рядом с кассой?
— Конечно, мое. Оплаченное и непросроченное.
— Ваше имя — Флориан Виченте?
— Правильно.
— Что ж, доброй ночи, мистер Виченте.
При виде приятной улыбки и при звуках ласкового голоса у Виченте от удивления отвисла челюсть, и он даже устыдился, что был так груб с этой женщиной. В конце концов, она безобидна.
На улице начался первый дождь этого сезона, но Эвелин Меррик его не заметила. Ей надо было подумать о более важных вещах: мистер Виченте был груб с ней, надо преподать ему урок, поучить хорошим манерам. Она двинулась по улице Хайланд к Голливудскому бульвару, повторяя про себя: Флориан Виченте, Флориан Виченте, итальянец, католик. Скорей всего, женатый, отец кучи детей. Женатые мужчины с детьми — самая легкая добыча. Эвелин подумала о Берте Мур и ее муже Харли, вскинула голову и громко засмеялась. Капли дождя падали ей в открытый рот. Они были свежие и вкусные. Получше коктейлей мистера Виченте. Вот какие напитки надо бы ему подавать в своем баре. «Двойную порцию дождя, мистер Виченте.