Загогулина в портфеле президента
Шрифт:
– Какие чувства преобладают, Егор Тимурович? Досада на себя, обида на избирателя…
– Упаси Бог, что ж на него обижаться? Других избирателей у нас нет.
– Но почему общество вдруг бросило обратно к коммунистам?
– Произошло то, что должно было произойти. Все-таки действительно есть – сейчас уже четко видимая логика посткоммунистических трансформаций. Если попросту, выглядит она так. Первое: коммунистический режим разваливается в условиях кризиса, когда все, что можно было разбазарить, разбазарено. Второе: пришедшие на волне наивного антикоммунистического популизма правительства получают в наследство руины экономики. Третье: экономические преобразования в этих условиях везде
– Сегодня можно услышать разные оценки итогов выборов, от «ничего страшного» до «катастрофа». Вы-то как это воспринимаете?
– Я воспринимаю это как поражение российской демократии. Как прелюдию к тяжелым потрясениям для нашей страны и серьезный риск новых опасных экспериментов. Поднимается волна. Я знаю, что она придет. И знаю, что пройдет. Она будет короче той, 70-летней, гораздо ниже, хотя может оказаться очень опасной, с перехлестом.
– Вы думаете, она может нас захлестнуть уже в будущем году?
– Может. Я думаю, что в ближайшие два-три года нас ждут тяжелейшие испытания.
– То есть приход коммунистов к власти реален?
– Абсолютно реален. Но распорядиться этой властью они не сумеют. Самое умное, что они могли бы сделать, – это на следующий день после выборов забыть о своих обещаниях. Не про половину или две трети – совсем забыть, перечеркнуть их. И начать делать все прямо противоположное.
– Это возможно?
– Вряд ли. Коммунисты циничны, и у них куча обязательств перед теми, кто их поддерживает. Поэтому они почти неизбежно вступят на путь, который в современной экономической теории называется экономика популизма. На этом пути есть замечательный отрезок – это 8 месяцев – год, когда вдруг все получается. Это год, когда можно показывать пальцем на идиотов-предшественников и говорить: смотрите, и производство у нас растет, и зарплата поднимается, и инфляция падает… Так было у Альенде в 1971 году, у Гарсии (Перу) в первый год его президентства, у аргентинцев… Это год, когда идет разбазаривание всего и вся. А потом разражается экстремально тяжелый экономический кризис, который больно-больно бьет по головам, и те же самые избиратели первыми думают, на каком суку повесить тех, кого они сами привели к власти. Новая антикоммунистическая волна – а она будет короче и жестче, чем в августе 91-го, – сметет их.
– Гневу можно противопоставить силу, а коммунисты, как известно, никогда не церемонились в средствах.
– Не будут и сейчас церемониться. Но вспомните Чаушеску. Он готов был стрелять и давить сколько надо. Не помогло.
– Вы считаете, что такой ход событий предрешен? Есть способы их остановить?
– Надежных, честно говоря, нет. Повторюсь: это как волна. Либо захлестнет, либо нет. Она идет. Вопрос: какой волнорез мы собираемся строить? Если из раздробленных демократических движений и каждый будет руководствоваться своими личными амбициями, то уж тогда точно захлестнет. А если придет понимание, что угроза большой беды реальна не только для тебя лично, но и для всего мира… Понимаете, если бы наша страна не была нашпигована ядерным оружием, то с исторической точки зрения, наверное, было бы даже интересно посмотреть, как все повернется. А в нашей ситуации все чертовски опасно – хватит ли ума у тех, кто сегодня рвется к власти, не втянуть нас в какую-то авантюру?
– Что может означать их приход лично для вас?
– Ну… (смеется).
– Егор Тимурович, вы остаетесь в политике или уходите?
– Я остаюсь. Уйти в создавшейся ситуации значило бы помочь им.
– И где же ваше место в политике сейчас, когда вы не прошли в парламент?
– Это место лидера последовательной либеральной, антифашистской, антикоммунистической и антитоталитарной партии, которая именно в этих условиях в высшей степени необходима.
– Какая сегодня ситуация в партии? Уныние, разброд?
– Поражение есть поражение, не всякому дано его перенести. Но разброда нет и не будет.
– Москва и Питер проголосовали за вас, Россия, считайте, против. Во всех бедах до сих пор обвиняют вас, и сколько бы ни говорили, что Гайдар давным-давно не в правительстве и был в нем несравнимо меньше Черномырдина с куда меньшими полномочиями – не работает. Виноват Гайдар. Как долго на вас будет висеть бремя вины за то, чего вы не делали?
– Трудный, а для меня мучительно больной вопрос. Мы жили в закрытом, лишенном объективной информации обществе.
Люди просто не знали, что происходит и почему делается то, а не другое, – стоит ли удивляться, если они приходят в итоге к ложным выводам? Ведь что было? Был режим, который уже многие годы мог существовать только на подсосе. Тебе дают кредиты, пока ты их можешь обслуживать – платить проценты, возвращать, брать новые, возвращать, брать… Но не до бесконечности. Приходит момент, когда не можешь платить проценты, возвращать… Все, подсос отключили. И экономика приходит в состояние свободного падения – как самолет, у которого попросту кончилось горючее. В этой ситуации команда, тихо прошмыгнув мимо пассажиров, выпрыгивает на позолоченных парашютах, а пассажирам предлагают, если кто хочет, попытаться самим посадить лайнер. Мы попытались – просто выхода не было. И посадили. Без голода, но с тяжелыми потерями – экономика болезненно приспосабливалась к жизни без подсоса. Так что я понимаю тех, кто проклинает нас, – люди побились, им больно.
– Ну хорошо, а после посадки? Можно было облегчить их участь?
– Конечно, можно было. Когда мы преодолели экстремальную ситуацию, стало ясно, что дальше надо еще последовательнее и решительнее вести политику реформ. А это всегда наступление на группы интересов. В этот-то момент нас из правительства твердо и решительно убрали. Пришел Черномырдин – кстати, при поддержке коммунистического большинства. Но чтобы понять его положение, представим, что вас, журналиста, поставили начальником нефтегазодобывающей установки. Вы хороший журналист и неглупый человек, но один эксперт советует одно, другой – другое, а вы знаете, что, если нажмете не ту кнопку, – рванет. Правительство Черномырдина наделало немыслимое количество глупостей, потом эти глупости оно начало исправлять и кое-что сумело выправить, и в 1995 году действительно появились признаки выздоровления, но поздно, поздно…
– Скажите, Егор Тимурович, а какое влияние оказала пресса, четвертая власть, на исход выборов?
– Огромное – без малейшего преувеличения. Но определить на глазок, кому она больше помогла или кому больше навредила – не могу, для анализа здесь вообще непочатый край работы. Но что очевидно – четвертая власть неоднородна, как неоднородно само общество. Будто бы и нормально, а… странно. По идее, журналисты в большинстве своем должны бы располагаться в либеральном спектре – было бы странно, если бы они любили намордник и цензуру.
– Но часто сознательно или бессознательно работают на тех, кто готов накинуть намордник. Почему?
– Давайте я приведу один забавный пример. Федеральная власть, московская власть – и пресса. Сравните количество критических материалов против той и другой. Федеральную бьют наотмашь, без остановок, по поводу и без – потому что безопасно, сажать не будут и даже канализацию отключить не смогут. А вот с московской властью надо быть поаккуратнее – что журналисты во всем блеске и доказывают. Обидно, когда журналист демонстрирует показную смелость там, где ему ничто не угрожает – и не может слово молвить в ситуации, когда нужна не то что смелость, а элементарное человеческое и профессиональное мужество.