Заговор генералов
Шрифт:
конспирация. Как бы теперь пригодился адрес! Где искать? Не спрашивать же каждого встречного-поперечного: "Ты большевик?.." Может быть, даже наверняка кто-то из них был в колонне... Нет, искать связь в толпе бессмысленно. И сил идти уже нет - рухнет наземь. И девушке снова в ночь на дежурство.
Они вернулись в лазарет. В палате зверем метался Шалый:
– Где - тра-та-та - мои казаки?
На кровати у стены все еще бредил волынец. На его губах пузырилась розовая пена. Штабс-капитан доживал последние часы.
– Ни за понюшку жизню отдал!
– рычал в бешенстве
– У-у!.. Ёшь-мышь двадцать!..
"Вот и определилось, с кем вы и против кого", - подумал Антон. Вчерашняя его вылазка в город была рекогносцировкой. Но теперь он знает, где надо искать своих: на Выборгской, на Металлическом заводе!
– Я как раз живу рядом!
– обрадовалась Наденька.
– На Полюстровском проспекте!
Испугалась:
– Как же вы доберетесь - ни трамваев, ни извозчиков!
– Ноги в руки - доковыляю.
Девушка принесла вчерашний узел. Сдала дежурство сменщице, и тем же путем, с черного хода, они выскользнули во двор.
Утро, как и вчера, было хрусткое и солнечное, сияющее. Улицы заполнял народ. Проносились рычащие автомобили: и роскошные "клеман-байяры" с великокняжескими штандартами, и грузовики с вооруженными рабочими и солдатами.
Дорога на Выборгскую была для Антона полна воспоминаний. В пятом году здесь, у моста Александра II, в том вон доме, где жил его однокурсник, Путко сбрасывал студенческую куртку, переодевался в старое, еще дедово пальтецо, напяливал его же картуз, натягивал яловые сапоги и вышагивал через мост уже не Антоном, а Мироном. Под этим именем его знали рабочие с Металлического, члены кружка.
Давненько не перебирался он на ту сторону... Сейчас Неву припорошил снег. Ветер сдувал его, обнажая сверкающий лед. Наденька зябко куталась в кацавейку, а ему и в подбитой рыбьим мехом шинели почему-то не было холодно.
Вот и Выборгская сторона. Арсенальная. Высокий забор дровяного склада. Того самого. В сумерках они находили лаз в заборе, - вот и он, доска так и висит на одном гвозде, Антон попробовал, сдвинул и поставил на место, пробирались по одному на склад, располагались на бревнах меж башен поленниц, и начинались их долгие беседы. Он запомнил запах этих бесед запах свежераспиленно-го и разрубленного дерева, сосновых досок и березовых поленниц. Живой, душистый запах!.. Только сейчас впервые подумал: а его разговоры с Петром, Цвиркой и другими солдатами на батарее как бы продолжение тех бесед с металлистами за этим забором. Те же главные вопросы. Те же ответы. Только с коррективами, которые внесло время. Будто тянется неразрывная нить через годы...
Здесь же, на Арсенальной - вон в том скособочившемся домишке, - жил дед Захар, слесарь с Металлического, секретарь подрайонного комитета партии. В его доме, за теми подслеповатыми окнами, в горнице, Леонид Борисович Красин и сказал Антону, что комитет утвердил его членство в Российской социал-демократической рабочей партии. Это было уже в седьмом году, после истории с Камо и после освобождения Ольги. А вскоре, перед отъездом за границу, он опять побывал на этой улице и услышал, проходя мимо вон той скамьи, что накануне фараоны схватили деда Захара. Уже в Париже
Как далеко ковылять с костылем!.. Вот уж не представлял, что такие расстояния он когда-то одолевал за считанные минуты. Наконец они добрались до Металлического. Но заводские ворота и двери проходной оказались запертыми. Этого Путко не ожидал. Остановил парня, на вид заводского:
– Послушай, почему все заперто?
– Ты чего, чудо-юдо, с луны свалился? Бастуем!
– А где все?
– Тама!
– парень махнул рукой в сторону Невы.
– Послушай, может, знаешь ты Ваню Горюнова из котельной?
– Не-е, я из механического.
– Тогда Степана Севастьянова - длинный такой, рябой.
– Степан? Рябой?
– вытаращил глаза рабочий.
– Так ого ж еще перед войной заковали в кандалы - и по Владимирке!
– А Виталия Караваева? Он тоже из вашего цеха.
– Откель ты взялся? С четырнадцатого года он на фронте.
С последней надеждой Антон спросил:
– Где тут у вас комитет? Партийный, эсдековский. Или ячейка.
– Какой ишо комитет?
– настороженно поглядел парень.
– Все тама!
– И снова неопределенно махнул в направлении мостов.
– Кого вы ищете?
– Наденька притопнула замерзшими ногами.
– Может, я пособлю?
"Откуда тебе знать? Ты тогда еще под стол пешком ходила..." И вдруг вспомнил:
– Твой брат, старший, он не на этом заводе работает?
– Сашка? Нет, на "Айвазе".
– Он дома?
– Не знаю. Они тоже бастуют, и все там, на Невском. А может, и дома.
– Сведи меня к нему.
– Вот хорошо-то!
– обрадовалась она.
– Мы тут рядом живем!
Антон не мог понять, чему она так обрадовалась. Наверно, замерзла. Он почему-то думал, что Надя живет в городском доме, в одной из тех многооконных краснокир-пичных казарм, которые тесно обступили прямые улицы рабочих районов. Оказалось, изба, да еще мазаная, беле-пая, с резными карнизами и наличниками на окнах, с редкими для Питера ставнями.
– Прямо украинская хата!
– Так моя ж мамо хохлушка, - отозвалась девушка. Изба была просторная, комнаты чисты, ни соринки.
Иконы и зажженная лампада в горнице, в красном углу; расшитые петухами рушники. Но тут же и буфет, какая-то литография в золоченом багете, фото усачей разных возрастов и женщин в подвенечных платьях - за стеклом, в одной рамке. Самовар. Пяльцы в углу. Выпирающий бок русской печи... Странное смешение украинского и севернорусского, деревенского и городского.
Вышла женщина. Молодая, однако ж лицо ее все мелко иссечено морщинками. За этой паутиной угадывалась былая красота. Женщина была очень похожа на Наденьку.
– Познакомься, мамо! Это...
– девушка запнулась.
– Антон Владимирович, раненый из нашего лазарета.
Женщина жалостливо глянула на его костыль:
– Заходь, солдатик, будь ласка! Ты с якого фронту?
– Антон Владимирович - офицер, поручик. Георгиевский кавалер! выделила Наденька.
Мать смутилась, ссутулилась: