Заговор генералов
Шрифт:
— В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, — ответил Савинков.
Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, — это понятно. Но он не желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен Корнилову, чем все иные противники престола.
— А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный
— Они все заражены большевизмом.
— После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А вот мне революционные массы поверят!
— Неужели вы захотите вооружить рабочих?
— Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим. Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А, сейчас я объявляю экстренное заседание правительства!
Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг. Большинство испугались за себя, а кое-кто — министры-кадеты и «внепартийный» Терещенко, — что планы заговора оказались раскрытыми преждевременно и генерал чересчур зарвался.
— Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии, что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! вычеканил заготовленную фразу Керенский.
— Единоличная диктатура? — подал из угла встревоженный голос Церетели.
— Если хотите, можете назвать и так, — дерзко ответил премьер.
Куранты в этот момент начали отбивать полночь.
Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на полуслове.
— Ну вот, все складывается как нельзя лучше, — торжествующе возгласил он. — Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь! Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?.. — Он еще находился под впечатлением столь легкой победы над «штафиркой» и потерял нить беседы. Да, так вы берете Третий корпус?
— Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно.
— Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания.
Краснов, казачий офицер «от младых ногтей», во многом походил на Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой — привычный к отдаче команд на ветру, на скаку. Но он был из старых «служилых» генералов, неторопливо поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и последовательность выработала у него основательность, которой не хватало главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и некоторые сомнения:
— Разумно ли на такое… гм… гм… деликатное дело, как переворот, бросать туземную дивизию?
— Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого резать, — лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого князь прикажет, того они зарубят или расстреляют.
— Но туземцы не знают ни меня, ни Крымова. И Уссурийская дивизия не знает
— Не усложняйте, Петр Николаевич. Это будет лишь прогулка. В любом случае для усмирения столицы и первопрестольной хватило бы не десятка, а двух настоящих боевых дивизий. Керенского в армии ненавидят. Кто он такой? Шпак. Едва ли не еврей. Фигляр. А теперь и он у нас в руках. Власть он передает нам законно. Остается лишь утихомирить смутьянов.
— Коли так…
— Да поможет вам господь! С богом!..
И все же генерал Краснов покидал кабинет главковерха не в полном боевом настроении: действия начинать через день-два, а он даже не побывал в дивизиях своего корпуса, не встретился с офицерами. Да и где весь этот корпус?.. Правда, только что поступило донесение: Уссурийская конная начала на станции Великие Луки погрузку в эшелоны, чтобы следовать в Красное Село, а завтра поутру от станции Дно двинется на Царское Село Кавказская туземная и из Пскова на Гатчину — его собственная Первая Донская дивизия. На исходные рубежи корпус выйдет к вечеру послезавтрашнего дня, двадцать восьмого августа.
После ухода Краснова верховный главнокомандующий собрал у себя Завойко, Аладьина, Лукомского и еще двух-трех приближенных. Предстояло окончательно решить, какую форму военной диктатуры ему избрать единоличную или же учредить совет обороны под своим председательством, а кабинет министров подчинить этому совету. Корнилов на дух не принимал само слово «совет», и вообще ему больше нравился первый вариант. Завойко же и Аладьин высказались за второй.
— Подождем приезда в Ставку Родзянко, Милюкова и князя Львова, прервал дебаты генерал. — Прошу подтвердить им мою просьбу: хочу видеть их здесь не позже двадцать девятого. — Обернулся к ординарцу: — Сейчас же пошлите телеграмму Савинкову: «Корпус сосредотачивается в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа». Моя подпись.
Глава четвертая
27 августа
Темными личностями распускаются слухи о готовящемся на сегодняшний день выступлении, организуемом якобы нашей партией. Центральный Комитет нашей партии призывает рабочих и солдат не поддаваться на провокацию, сохранить полную выдержку и спокойствие, не предпринимать сегодня никаких выступлений.
…Ряд мер по обороне Петрограда и наведение в нем и в окрестностях порядка находятся в стадии, близкой к осуществлению… В отношении военной программы совместная работа Военного министерства и Ставки вполне налажена… Цель правительства Керенского прекратить во что бы то ни стало то фактическое состояние перемирия, которое весной позволяло переброску войск неприятеля с нашего на французский фронт, вполне достигнута.