Заговор генералов
Шрифт:
Четыре дня назад, в субботнее утро двадцать третьего февраля, когда пошли по заводам и фабрикам Петрограда митинги, побужденные Международным днем работницы, но час от часу приобретавшие все более острую антиправительственную направленность, за подавление беспорядков взялся градоначальник. К полудню стало ясно, что это ему не по силам. Тогда главнокомандующий войсками столичного округа генерал Хабалов вызвал из Красного Села запасной кавалерийский полк, из Павловска — сотню лейб-гвардии сводноказачьего полка. Казалось, конниками можно и ограничиться: нигде, кроме Выборгской стороны, забастовок и демонстраций отмечено не было, да и там с наступлением ранних февральских сумерок порядок
Ни военные, ни гражданские власти не могли понять причины волнений, двое суток лихорадивших столицу. Объяснили единственно нехваткой черного хлеба, ибо никаких эксцессов, кроме разгрома нескольких булочных, отмечено не было.
Хабалов приказал расклеить по городу объявление:
«За последние дни отпуск муки в пекарни для выпечки хлеба в Петрограде производится в том же количестве, как и прежде. Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватало, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идет непрерывно».
Конечно, он-то знал, что это было не так: в трескучие морозы, обрушившиеся на столицу и окрестности, в снежные заносы график подвоза муки был нарушен. Да и хозяева булочных не только припрятывали часть муки, но даже вывозили ее в уезд, где продавали втрое дороже, чем в столице.
Утвердив текст объявления, Хабалов вызвал к себе на квартиру начальника окружного штаба, начальника войсковой охраны, начальника охранного отделения, чтобы обсудить, какие меры надлежит принять для пресечения в корне самой возможности дальнейших беспорядков.
Прикинули: в Питере примерно полмиллиона рабочих, треть — женщины. Военный же гарнизон — сто шестьдесят тысяч солдат в основном лейб-гвардейских и казачьих частей. Неужто по одной винтовке на трех безоружных недостаточно? К винтовкам есть и пушки, и бронеавтомобили, и пулеметы. На крышах многих зданий — дворцов, министерств, штабов, заводов установлены пулеметные противоаэропланные батареи. В прорези их прицелов превосходно просматриваются площади и проспекты столицы. Кроме того — силы полиции, три с половиной тысячи городовых, а также унтер-офицерские жандармские эскадроны и дивизионы. В общем и целом против булыжников и в крайнем случае — револьверов неорганизованной толпы власти могли выставить дисциплинированную силу, подкрепленную богатым арсеналом — от нагайки до шрапнели. Поэтому собравшиеся у генерала чины не испытывали беспокойства. Решили арестовать революционеров-подстрекателей, усилить надзор за пекарнями и все же вызвать еще из Новгорода гвардейский запасной кавалерийский полк.
Но двадцать пятого с утра началась всеобщая забастовка, втянувшая в водоворот уже четверть миллиона петроградцев — от рабочих и мастеровых до учащихся и прислуги. Оказалось, что нижние чины — новобранцы и выписанные из лазаретов
Вечером Хабалов послал в Ставку, генералу Алексееву, телеграмму. Сообщил о событиях трех минувших дней. Но текст донесения смягчил: не революционные волнения, а голодный бунт.
Тут же последовал ответ. Не от начальника штаба, а от самого царя:
«Повелеваю вам прекратить с завтрашнего дня всякие беспорядки на улицах столицы, недопустимые в то время, когда отечество ведет тяжелую войну с Германией».
Они, «отцы города», и сами понимали: недопустимо. И если действительно это голодный бунт, прекратить его возможно, стоит только выбросить на прилавки достаточно буханок. Но сбой с хлебом был лишь последней каплей, переполнившей сосуд отчаяния и ненависти. На красных полотнищах: «Долой самодержавие!»
Как с завтрашнего дня «прекратить»?
Хабалов собрал на совет начальников районов войсковой охраны. Огласил высочайшее повеление.
— Господа, должно быть применено последнее средство. Если толпа малая, не с флагами — разгоняйте ее кавалерией, приданной каждому участку. Если же толпа агрессивная и с флагами — после троекратного сигнала открывайте огонь.
На совещание приехал и министр внутренних дел Протопопов, «слепой слуга царя». Сказал, что надо молиться и надеяться на победу.
Ночью по спискам, составленным охранным отделением, были арестованы на квартирах около ста «зачинщиков», среди них пять членов Петроградского большевистского комитета.
В тот ночной час, когда шли аресты, Хабалов приехал в резиденцию председателя совета министров князя Голицына, где собрался весь кабинет. Топтались на одном и том же: как «прекратить»? Решение Хабалова одобрили — оружие применить. А заодно просить Родзянку, чтобы он и другие думцы употребили «свой престиж для успокоения толпы».
На рассвете двадцать шестого февраля войска заняли намеченные пункты. Городовые были вооружены винтовками и распределены по полицейским и жандармским отрядам. На стенах и рекламных тумбах появилось третье распоряжение главнокомандующего округом: в случае продолжения беспорядков они будут подавлены силою оружия.
Хабалов нервничал. Понимал, что в Ставке ждут донесения. Минул час, второй, третий… Генерал приказал отстучать на аппарате Юза: «Сегодня, 26 февраля, в городе все спокойно». Телеграмма едва успела уйти в Могилев, как с разных сторон Питера, из-за Невы, по мостам и по льду, двинулись в центр народные толпы.
Войска открыли стрельбу. Ударили пулеметы с чердаков и колоколен. Безоружные руки потянулись к оружию восстания — булыжникам мостовой. Росли баррикады. Защелкали револьверные выстрелы. Повеяло пятым годом.
Начались волнения и среди солдат запасных полков. Взбунтовалась, захватила оружие и примкнула к демонстрантам одна из рот лейб-гвардии Павловского полка. К вечеру роту удалось водворить в казарму и обезоружить. Но едва командир батальона вышел из усмиренной казармы, как был убит. Военный министр потребовал, чтобы состоялся полевой суд и виновные тотчас были расстреляны. Приказал всю роту до суда заточить в Петропавловскую крепость. Министру позвонил Родзянко: