Заговор генералов
Шрифт:
— Надлежит установить военную диктатуру! — изрек депутат Некрасов. Вручить власть популярному генералу.
— Кому?
— На выбор: Брусилов. Деникин. Адмирал Колчак. Начальник главного артиллерийского управления генерал Маниковский.
— Где они, эти генералы? Кто на фронте, кто — неизвестно где… И что значит: «вручить?» Как понимает сие господин Некрасов?.. Абсурд.
Предложение о назначении диктатора отвергли.
Продолжали тереть лбы, массировать щеки, хмурить брови, хрустеть суставами пальцев. Выдавливать нереальные предложения. Пока депутат Коваленко не нашел спасительное:
— Передать
Согласились на компромиссную формулу: «Императорскому указу о роспуске подчиниться, считать Государственную думу не функционирующей, но членам Думы не разъезжаться и немедленно собраться на „частное совещание“».
Не разъехались и не разошлись. Забежали в буфетную, выпили по стакану чаю, проглотили по бутерброду — и назад. Но чтобы даже внешне их собрание не выглядело афронтом государю, заседали уже не в Белом зале, а рядом, в Полуциркульном, где никогда никаких официальных заседаний не проводилось: Дума-де на каникулах, а это просто приватные собеседования. Но присутствовали почти все. Открыл, как и обычно, Родзянко. Те же вопросы: «Что делать и как быть?»
— Мы не знаем еще истинного положения дел. Но каждый должен определить свое отношение к происходящему.
Попросил слова депутат Шульгин — правый и правоверный:
— Рекомендую принять одно из двух предложений: или о назначении диктатора, или о передаче власти совету старейшин.
— А почему бы всей Думе не объявить себя властью?
— Значит, не подчиниться царскому указу!..
Страсти начали накаляться. Профессор Милюков внес некоторое умиротворение:
— Не следует принимать слишком поспешных решений. Будем осторожней и осмотрительней. Мы еще не знаем, что происходит там, — он сделал мягкий широкий жест в сторону окон, — мы не разобрались в обстановке. Насколько серьезно, насколько прочно начавшееся движение? А если волна отхлынет и мы… окажемся…
Он оборвал, не окончив фразы. В неожиданно повисшей паузе каждый мог представить обнаженный остров Думы в море штыков пятнадцатимиллионного царского войска.
Наконец, раздались голоса: в такой обстановке избранники народа должны сплотиться. Все — без различия взглядов, поступившись интересами групп и партий, кои они представляют.
— Сплотиться во имя или против чего? Шульгин стоял на своем:
— Если они идут сюда, чтобы еще раз с новой силой провозгласить наш девиз: «Все для войны!» — то они наши друзья. Но если они идут с другими мыслями, то они друзья немцев. И нам нужно сказать им прямо и твердо: «Вы — враги, мы не только не с вами, мы против вас!»
Шульгину не возразил никто — все здесь были «за войну до победного конца». И когда в недрах смятенного зала неизвестно кем высказанное возникло предложение выбрать Временный комитет Государственной думы, которому сейчас же и вручить «диктаторскую власть», согласились все.
В комитет вошли те же лица: Шульгин — от правого крыла; социал-демократ меньшевик, усердный «оборонец» Чхеидзе — от левого; вождь октябристов Родзянко; глава конституционных демократов Милюков; некий, мало кому известный Владимир Львов — от центра (знали лишь, что он весьма религиозный человек, воспитанник Московской духовной академии, готовивший себя к поступлению в монастырь); а остальные — по двое-трое от других фракций, и среди них лидер трудовиков
Едва закончилось избрание и миновала опасность, что его обойдут или забаллотируют, Керенский вскочил:
— Медлить нельзя! Я сейчас поеду по полкам! Могу ли я сказать войскам, что Государственная дума с ними?..
Ах какой он был в эту минуту! Как он жаждал этой минуты! Он словно бы предчувствовал. Всего три дня назад, на заседании в Белом зале, он произнес речь, в которой были такие слова: «Подумайте, господа, подумайте — и не придете ли вы со мною к одному выводу, что иногда гангренозного больного, который умрет через две недели, нужно, как меня недавно, вылечить хирургическим лечением немедленно, — и тогда он воскреснет с новыми силами к новой жизни…» Привнесение личного — испытанный ораторский прием: ему действительно недавно вырезали почку, и в Думе это знали. Его речь цензура запретила печатать в газетах. Кое-кто презрительно отозвался: набор выспренних фраз. О нет, наитие! Предощущение, коим обладают только избранные!.. Он вскинул руку:
— Могу я сказать войскам, что Дума берет на себя ответственность?
В зале зашумели.
И тут, будто разыгрывался спектакль, вбежал офицер охраны Таврического:
— Они уже здесь! Керенского с трибуны сдуло.
К ограде Таврического дворца приближалась первая группа — солдаты, рабочие с красными бантами на шинелях и куртках. Керенский, обогнав офицера охраны, выбежал к ним навстречу. Лицо его горело от возбуждения. Глаза сияли:
— Солдаты! Ко мне!
Он смутился: еще никогда не доводилось ему отдавать приказы. Дерзко вскинул голову:
— Объявляю вас первым! Почетным! Караулом революции!
Поразился, как бы услышав со стороны, свой отрывистый, громкий, командно-повелительный голос. Выбрал саженных красавцев с бантами:
— Вы! Вы! И вы!.. За мной! Пост первый!.. Пост второй!.. Пост третий!.. На вашу долю выпала великая честь — охранять Государственную думу!
Волна накатывала.
Керенский едва успел расставить посты, как услышал:
— Толпа уже в сквере! Внутри ограды! На подъезде! Он выбежал на ступени. Море голов. Мерлушковые папахи. Фуражки. Штыки. Флаги.
— Товарищи солдаты, офицеры и граждане!.. Я призываю вас к полному единению и доверию друг к другу!
Пусть офицер будет старшим товарищем солдата! Да здравствует свободный гражданин свободной России!
Все потонуло в возбужденных криках.
Он почувствовал: слова льются — великолепные, сверкающие, брызжущие яркими цветами. Изумленные, никогда ничего подобного не слышавшие, солдаты и рабочие отвечали громовым «ура!». Вот оно, сладостное чувство власти над толпой, которое испытывали, наверное, трибуны Рима!..
Но едва он кончил, как рядом, тут же на ступенях, — откуда успел взяться? — шумно вобрал в легкие воздух огромный Родзянко:
— Я вас приветствую, господа офицеры, юнкера, солдаты и рабочие! Я приветствую вас, пришедших сюда и тем доказавших ваше желание помочь усилиям Государственной думы водворить порядок в том разбушевавшемся море беспорядков, к которому нас привело несовершенство правления. Я приветствую вас еще и потому, что вы, молодежь, — основа и будущее счастье великой России!.. Полное единение армии, народа и Государственной думы обеспечит нашу мощь и нашу силу!..