Заговор генералов

Понизовский Владимир Миронович

И эту постыдную роль взял на себя Алексинский, бывший социал-демократ, в революцию пятого года даже большевик!.. Серго видел его в одиннадцатом году в Париже. Знал бы тогда — убил бы на месте! Да, нет опасней врага, чем изменивший друг… Из таких и вербовала охранка своих провокаторов… Теперь, вернувшись из Якутии, Серго узнал, что в годы войны Алексинский переметнулся к меньшевикам, стал сподвижником Плеханова, ярым оборонцем. А в канун Февраля даже начал сотрудничать в протопоповской черносотенной газете «Русская воля»… Но дойти до такой низости!.. Пятого июля Алексинский зачитал «показания» Ермоленко в Петроградском комитете журналистов, подтвердил их своей подписью в бульварном «Живом слове». Клеймо иуды навечно!..

Что

ж, контрреволюционеры всегда пользовались оружием клеветы: французские дворяне во время Великой революции обвиняли парижских гебертистов в том, что они сеют смуту на английские деньги; Огюсту Бланки гордости революционной Франции — было брошено, что он, пламенный республиканец, не кто иной, как отъявленный монархист да еще и агент Генриха V. И в России в пятом году после Кровавого воскресенья разве не публиковало «Русское слово» «показания» агента охранки, будто демонстрация питерских пролетариев организована на «восемнадцать миллионов, присланных Японией»?.. Святейший синод не устыдился по сему поводу сочинить воззвание, в котором обвинял «русских людей» в подкупе. Но клевета никогда не была выражением силы. Она — свидетельство ненависти и страха.

В ночь на пятое июля большевики еще не знали о гнусной провокации Керенского и Алексинского. В эти часы Владимир Ильич проводил совещание членов ЦК, Петроградского и Межрайонного комитетов партии, работников «военки» и представителей рабочей секции Петроградского Совета. Были подведены итоги демонстрации и определена тактическая линия на ближайшее время: не допускать новых массовых уличных выступлений, добиться от рабочих и солдат выдержки и стойкости в условиях, когда контрреволюция перешла в наступление. Совещание проходило в Таврическом дворце, в помещении большевистской фракции ЦИК.

Оттуда, со Шпалерной, ночью же Ленин пошел в редакцию «Правды» на набережной Мойки, чтобы посмотреть сверстанные полосы утреннего номера газеты. По всему Питеру уже были расставлены патрули карателей, шныряли казачьи разъезды. Рабочих, солдат хватали на улицах, избивали, волокли на допросы в штаб округа.

Под утро, закончив работу в редакции, Владимир Ильич отправился на Широкую, в дом, где ждали его Надежда Константиновна и сестры. Не минуло и часа, как туда же прибежал Свердлов:

— Владимир Ильич, юнкера разгромили помещение «Правды», арестовали сотрудников! Вам нужно немедленно уходить!..

С тех пор Ленину приходилось переезжать с одной конспиративной квартиры на другую чуть ли не каждый день, прибегнуть к испытанным приемам конспирации: сбрить бороду, усы, менять одежду. Скрываясь от контрразведчиков Керенского, Владимир Ильич продолжал руководить работой партийных комитетов, встречался с членами ПК и ЦК.

В ответ на мерзкую ложь, выплеснутую «Живым словом», он написал одну за другой пять статей: «Где власть и где контрреволюция?», «Гнусные клеветы черносотенных газет и Алексинского», «Злословие и факты», «Близко к сути» и «Новое дело Дрейфуса?». Эти статьи увидели свет уже на следующий день, шестого июля, в «Листке „Правды“», — под таким названием, наперекор погромщикам-юнкерам, вышел центральный орган партии. В этих статьях Ленин разоблачил клеветников и провокаторов, их стремление очернить большевиков, чтобы создать погромное настроение. Исследуя события последних часов, он дал точный анализ состояния государственной власти и общеполитического положения. Предвидя тенденции развития, показал, что и ЦИК, и Временное правительство утрачивают реальную власть, а прибирает ее к рукам закулисная контрреволюция: кадеты, командные верхи армии, реакционная пресса, поддерживаемые иностранными империалистами.

Все последующие события подтвердили каждую строку его статей. Ранним утром шестого июля были разгромлены дворец Кшесинской и типография «Труд», где печатались большевистские и профсоюзные издания. Затем был наложен

арест на помещение Центрального бюро профессиональных союзов. Совершено зверское, открытое убийство на улице рабочего Воинова, большевика, распространявшего «Листок „Правды“»…

Константин Степанович Еремеев, редактор-выпускающий «Правды», рассказал, как юнкера и «инвалиды» громили типографию. Арестовали и самого Константина Степановича. Но на нем была гимнастерка рядового, и офицер решил: просто солдат-караульный — и отпустил.

Серго не удержался, пошел на Мойку, в редакцию. Пишущая машинка с раздробленными прикладом клавишами сброшена на пол; оборваны шнуры телефонов, а трубок нет вовсе; взломаны письменные столы, выворочены ящики; затоптаны рукописи, гранки, груды солдатских писем… Даже не обыск, а злобный разгром. Поднял с полу письмо со следом-штемпелем грязного сапога. Каракулями:

«Дорогая наша „Правда“!

Мы, товарищи солдаты 2-го корпуса, сидим в сырых окопах второй год… Не верится, что у нас в России есть свобода. Нет, у нас в окопах нету свободы. Мы все равно сидим в лисьих норах и ждем ежеминутно своей смертушки, а начальство наше живет в деревнях и городах, офицеры пьют и гуляют, а нам пощады не дают. Ответь ты нам, родная наша „Правда“…»

Вот так-то…

В переходах с квартиры на квартиру Серго довелось сопровождать Владимира Ильича. Вместе с другими товарищами настаивал: Владимир Ильич должен надежно укрыться. Серго видел, как устал Владимир Ильич. Буквально еле держится на ногах. Думал: наверное, по пальцам можно пересчитать, сколько за целые десятилетия было у него не то что месяцев — дней настоящего отдыха. А теперь навалилась не только физическая усталость, нервные перегрузки, сказались его бесконечные, непрерывные бдения за столом, недосыпание, недоедание, а иногда и просто голод… Но последние недели были для него, наверное, самыми тяжелыми за всю жизнь, потому что никогда еще враги — явные или до поры рядившиеся в тогу друзей — не обрушивали на Ленина и его кровное дело, его единственное детище столько клеветы. Тот же Алексинский как с цепи сорвался: опустился до того, что начал издавать подлейший листок «Без лишних слов», из номера в номер изрыгавший на большевиков заборную брань.

Серго знал, что в полемике споров Владимир Ильич не деликатничал, был резок, разил противников сарказмом, издевкой, иронией. А главное — логикой мыслей и реальных фактов. Спор рождает истину. Он и сподвижников своих учил: во имя истины можно и должно быть непримиримым! Но ныне враги избрали своим оружием ложь, гнусные клеветы, постыдные, явные, однако ж примененные расчетливо и, надо признать, в точно выбранный момент. Большевики предвидели такую возможность — куда как хорошо знали их нравы. Но свистопляска, гогот тысяч яростных глоток пытались теперь заглушить убедительные доводы их большевистской правоты. Время идет. Тайное непременно станет явным. У лжи, какой бы омерзительный облик она ни имела, подобно болотному аллигатору, короткие ноги… Правда восторжествует.

Но в самый разгул, когда на всех перекрестках, из всех подворотен, со страниц всех желтых и черных газет поливали грязью имя Владимира Ильича и имя партии, он, поддавшись побуждению выступить гласно, в открытую, желая отстоять незапятнанную правоту их огромного дела, чуть было сам, добровольно не шагнул в расставленный врагами капкан.

Прокурор Петроградской судебной палаты выписал ордер на арест Ленина. Начальник отделения контрразведки штаба округа произвел обыск на Широкой, где жили Надежда Константиновна и сестры Владимира Ильича и где еще несколько дней назад находился он сам. Юнкера искали так усердно, что даже прокалывали штыками сундуки, корзины и матрацы. Выпытывали у Крупской, где ее муж. Надежда Константиновна ответила: «И по старым царским законам жена не обязана была выдавать своего мужа!»