Заговор генералов
Шрифт:
Кавказская туземная дивизия, о которой шла речь ранее, была усиленного состава. В нее входили Дагестанский, Ингушский, Кабардинский, Татарский, Черкесский и Чеченский кавалерийские полки, а также Осетинская пешая бригада и Донской казачий артиллерийский дивизион. Дивизия была сформирована из добровольцев-горцев; русских офицеров и солдат в ней почти не было — только артиллеристы и связисты. Командовал ею генерал-лейтенант князь Багратион, недавний любимец царя. Дивизия даже и официально именовалась в служебной переписке «дикой». Итак, с Березины
Лукомский снова расставил ножки циркуля. От Бело-острова до столицы менее тридцати верст. М-да… Что же задумал Корнилов?..
Какими бы ни были его планы, приказ главковерха надлежит выполнять. Вызвав адъютанта, начальник штаба продиктовал ему тексты телеграмм главкоюзу Деникину и главкосеву Клембовскому:
— Зашифровать и немедленно отправить.
И Наденька, и ее брат были дома. Сашка, на лице написано, злой как черт.
— Что у тебя стряслось, Александр?
— Хозяева надумали всех рабочих вообще подчистую, на улицу! Керя их поддерживает: или, мол, вывозить «Айваз» куда-нибудь из Питера, или локаут… Наш красный «Айваз» у них как кость в глотке. Ну да ничего! Держимся!
Он тряхнул кудрями. Разом повеселел.
— А я, друзья, уезжаю. — Антон раскрыл ранец, начал укладывать вещи.
— Уезжаете?.. — жалобно, эхом, отозвалась девушка. — На фронт возвращаетесь?
— Нет. Пока что в Москву.
— А на обратном пути?.. — она оборвала. Но в голосе ее было столько мольбы, что у Антона перехватило дыхание.
— Постараюсь обязательно заскочить, сестренка.
— Ничо, наш Выборгский продержится! — Сашка был весь в своих заботах. — Наш Выборгский — крепость! Знаешь, кто членом нашей районной организации большевиков? Ленин! При мне — не вру! — в мае у нас в райкоме на Сампсониевском партийный взнос платил. Разглядел его. Ближе стоял, чем вот к тебе. А кто у нас и Выборгской районной думе? Жена его, вот кто!
— Не может быть!
— Вот те… Голову об заклад! Надежда Константиновна Крупская-Ленина. Заведует культурно-просветительным отделом.
— Чем же она там, в думе, занимается?
— Школы устраивает, разные прочие просветляющие мозги обчества, молодежь в социалистический союз собирает. В общем: культура и просвещение — так и называется.
— Постой-постой…
Эта мысль возникла у Антона еще раньше. В лазарете и в первые, зимой, дни в этой хатке он улавливал яркое, самобытное в характере Наденьки. Ее чудный голос, ее обостренная впечатлительность, чистота, доброта и в то же время ее необразованность, растрепанные представления о происходящем, составленные из сплетен в хвостах да неумелых объяснений брата, ее наивно-простодушный взгляд на мир… Она как чистый лист,
— Вот какое тебе партийное задание, забастовщик: завтра же поутру отправишься в думу, к Крупской. Записываться в ее клуб или школу.
— Мне-т зачем? Я на полный процент образованный. Пишу-читаю!
— «Воопче-то», да, — слегка поддразнил его Путко. — Хотя тоже не повредило бы мозгам… Да сейчас не о тебе речь: сестру отведешь. Так и скажешь: товарищ Владимиров просил взять ее под опеку. Она меня знает. И в молодежный союз запишешь ее.
— Да я ж сам говорил Надьке, язык обломал — она ни в какую!
— Пойду, Антон Владимирович! — выдохнула, просияв, Наденька. Побегу!.. Все, что вы скажете!.. — на глазах ее выступили слезы, а лицо зарделось. Она отвернулась. — Дура я глупая…
Сашка обалдело уставился на сестру:
— Вот те на! Пойми-разберись… Разве их натуру поймешь? — И, вздохнув, согласился: — Поведу.
Глава шестая
8 августа
Утром Антон вышел на привокзальную площадь в Москве. Сказал извозчику:
— Подбрось, братец, в какую-нибудь гостиницу поближе к Спиридоновке. Только чтоб без клопов была.
— В лучшем виде, господин ахвицер! — кучер натянул вожжи.
Утро было солнечное, омытое недавним дождем, настоянное на запахе лип. Буланые несли, цокая подковами по булыжникам.
Или уж очень геройски выглядел «ахвицер», или возница по-своему понял его просьбу, но подкатил и с шиком остановил свою карету у сверкающих бронзой и зеркальными стеклами дверей «Националя» — одной из самых роскошных гостиниц Москвы, напротив Кремля.
«Что ж, шикнем!..» — решил Путко. В номере привел себя в порядок, снял бинт, заклеил шрам на лбу пластырем, надраил сапоги.
От Никитского бульвара, еще на подходе к Спиридоновке толпился народ. Вдоль тротуаров теснились автомобили и экипажи. Юнкера в парадных мундирах с белыми нарукавными повязками, в белых перчатках дирижировали на мостовой. У высокой каменной ограды с узорной решеткой поверху, из-за которой выступали колонны и лепной карниз светло-желтого здания, юнкера образовали сплошную цепочку, а в воротах стояли прапорщики с адъютантскими аксельбантами.
— Господин поручик, ваш билет!
— Я по приглашению… К профессору Милюкову Павлу Николаевичу.
— Один момент-с!
В открытую широкую дверь ограды виден был проезд к парадной лестнице. На ступенях ее появился Милюков:
— Пропустите. — Протянул руку: — Прошу, мой юный друг! Очень рад, что решили приехать. Не пожалеете. Как добрались?
Обходительный, внимательный. Сразу помог освоиться в непривычной обстановке. С профессором все раскланивались, а он, в свою очередь, представлял офицера с пластырем на лбу и «Георгиями» на груди: