Заговор красного бонапарта
Шрифт:
— Нашли, товарищ Сталин. Нашли… На его личной секретной квартире у одной девочки. Только потом попотеть пришлось очень даже немало. Ясное дело, что мы Ягоду открывать шкаф не просили, — знаем сами, что тогда с документами будет. Я все лучшие наши инженерные силы мобилизовал. Так и сказал: ежели при открытии шкафа бумаги будут сожжены или газом потравлены, или там адская машина, — все, кто живые останутся, в подвал пойдут… Ну, мое слово они все уже знают. Постарались… Что уж там они делали, инженеры-то мои, чорт их знает, а только достали бумаги
— Ты их уже просматривал?
Сталин в упор посмотрел на начальника политической полиции. Тот вильнул глазами в сторону.
— Так, товарищ Сталин, — нехотя ответил он. — Пока что — только мимоходом, чтобы только-только знать, что там такое…
— «Ми-мо-хо-дом»? — переспросил значительно Сталин и его маленькие черные глаза сверкнули зловещим огнем. — Доставь немедленно эти все бумаги ко мне, Николай, и смотри, чтобы ничего не пропало по дороге… «Мимоходом»! Я не люблю этого. Смотри.
— Я понимаю, товарищ Сталин, — ответил тихо, не поднимая глаз, Ежов.
— Ну, тем лучше. А насчет самого Генриха — все готово?
Страшные люди понимали друг друга с полуслова, по полутону.
Ежов оживился.
— Я думаю, уже можно.
Сталин удовлетворенно кивнул головой.
— Ладно. Арестуй его через пару недель совсем незаметно, где-нибудь вдали от Москвы.
— Чтобы, «как корова языком слизнула?» — хихикнул Ежов. — Слушаю, товарищ Сталин.
— Потом я дам тебе дальнейшие указания. А как… с Аллилуевой?
Ежов сделал серьезное лицо. Жена Сталина уже была отравлена медленным, незаметно действующим ядом и нужно было только ждать неизбежного результата. Но об этом между двумя кровавыми людьми не было произнесено даже намека.
— Я советовался с профессором Плетневым. По его мнению, здоровье товарища Аллилуевой совсем скверно. Какая-то такая болезнь… Как ее?.. Плетнев сказал мне ее мудреное название, но я, признаться, запамятовал… Но словом — плохо дело. Плохо дело!..
Начальник тайной полиции многозначительно поглядел на
диктатора. Тот молча угрюмо кивнул головой.
Большая терраса была залита солнцем, ярким горным солнцем Альп. За перилами, на много сотен метров вниз уходила пропасть, а вдали сияющие снегами поднимались отроги баварских Альп. Горный замок Гитлера — Берхтесгаден — был похож на орлиное гнездо, на гнездо хищника, недоступное охотникам, откуда германский орел готовил удар своим хищным железным клювом по мирной Европе.
На террасе сидели в шезлонгах ближайшие соратники Гитлера: массивный, задыхающийся от своей толщины Геринг; худой, почти горбатый Геббельс; уверенный в себе, с постоянной — умной и спокойной — улыбкой на красивых губах, генерал-фельдмаршал фон-Браухич и всегда ехидно улыбающийся тонкими губами, с глазами, спрятанными за стеклами очков, Гиммлер. Все они внимательно слушали доклад начальника русского отдела Гестапо — Вернера.
Когда сухой и точный доклад был закончен, долгое время на террасе царило молчание.
Гитлер первый нарушил молчание.
— Значит, герр Вернер, маршал Тухачевский не ответил вам ни да, ни нет на ваш намек? Понял ли он вас?
— Абер зихер, майн фюрер, — согнулся Вернер. — Это же несомненно умнейший человек. Он НЕ МОГ не понять, что мы ему предлагаем личный союз и помощь в государственном перевороте.
— Что же, он надеется САМ что-либо сделать? Гм, гм… А у тебя, Генрих, — повернулся Гитлер к Гиммлеру, — какие сведения об активности Тук… Тукхатчеффски… чорт бы побрал эти славянские имена! Язык сломать можно.
Гиммлер облизал тонкие губы.
— По нашим сведениям, Россия теперь подходит к какому-то кризису. Вопреки большевизму, страна начинает жить лучше и хочет перемен… Молодые силы смотрят на Тухачевского, как на возможного преемника Сталина и на носителя национальной идеи. Надо полагать, что события не заставят себя ждать…
— События, гм… события, — проворчал Гитлер. — Но выгодны ли для Германии такие события?
— Если Тухачевский выиграет, — Россия станет несомненно сильнее, — негромко заметил Геринг и, не отрывая заплывших жиром глаз от колец дыма, потянулся за бокалом коньяку. — Ореол советского маршала весьма велик, и он никак не коммунист по своей натуре. Ведь он же — «фон-Тухачевский».
Геринг засмеялся, словно коротко заржал.
— Герман прав, — поддакнул Геббельс, поглядывая своими умными глазами на нахмуренное лицо фюрера. — И нам важно решить, что нам, Германии, выгоднее: слабый своими внутренними неурядицами СССР или восстановленная национальная и сильная Россия.
Гитлер мрачно кивнул головой.
— Ты правильно сформулировал вопрос, Иосиф. Именно это меня и тревожит. Сильная Россия, какого бы она цвета и режима ни была, невыгодна и даже опасна для Германии. Как ни говори, необходимый нам «лебенсраум» мы можем получить только на востоке. Мирным путем мы его, все равно, не получим. Если бы Тухатшеффски пошел с нами на соглашение, установил бы какой-то «Modus vivendi» и с нашей помощью произвел переворот, — мы могли бы кое-чего добиться мирным путем. Но если он сделает это САМ…
— Конечно, майн фюрер, — тонко усмехнулся Гиммлер. — Слабая Россия со Сталиным для нас лучше, чем сильная Россия с Тухачевским. Но пока советский маршал еще не начал своего переворота, — он как-то зависит от нас!
Головы всех повернулись к всемогущему начальнику тайной полиции. Гитлер кивком головы потребовал объяснений.
— Да-да, от нас, — подтвердил Гиммлер. — Мы знаем, что между Сталиным и Тухачевским завязывается глухое соперничество. До сих пор Сталин постоянно старался избавиться от возможных соперников. По имеющимся у нас сведениям, он очень косо смотрит на растущую популярность маршала. И если ему дать кое-какие материалы компрометирующего свойства…