Заговор патрициев, или Тени в бронзе
Шрифт:
LXVIII
Среди шагов, которые следовали за мной по лестнице, я услышал шуршание сандалий Сильвии, потом она в один миг пролетела мимо меня и бросилась на Петро прежде, чем я успел схватить ее. Мне показалось, что она с трудом произнесла «О, моя детка!» — но, должно быть, здесь была какаято ошибка.
Я сунул ребенка комуто в руки, потом выбежал и пытался убедить Сильвию отпустить его. Елена Юстина протиснулась мимо меня и встала на колени у головы Петро, чтобы аккуратно проверить дыхание и пульс.
— Марк, иди, помоги мне — он жив!
После
Ларий на осле отправился искать врача. Оллия с удивительным сочувствием подбадривала Сильвию. Я не хотел шевелить Петро, но с каждой минутой становилось темнее, а мы не могли оставить его на улице. Елена заняла комнату на первом этаже — думаю, заплатив за нее, — затем мы отнесли туда Петро, положив его на переносную изгородь.
Он должен был умереть. Человек поменьше умер бы. Я умер бы. Наверное, какойто преступник, который специализируется на бессмысленных поступках, сейчас так и думал.
Петроний лежал глубоко без сознания, настолько глубоко, что это было опасно. Даже если он когданибудь и проснется, этот человек, возможно, не останется прежним. Но он был крупным, здоровым мужчиной с соответствующей физической силой; во всем, что он делал, чувствовались выдержка и решительность. Ларий нашел доктора, который обработал рану, уверил нас, что Петроний потерял не так много крови, и сказал, что все, что мы сейчас могли сделать, это держать его в тепле и ждать.
Елена успокаивала детей. Она устроила Сильвию на подушках и под одеялом в комнате Петро. Елена проводила врача, разогнала зевак и утешила Оллию с Ларием. Я даже видел, как они с Оллией кормили котят детей Петро. Потом она послала в виллу сообщение, что останется здесь.
Я обошел вокруг постоялого двора, как делал Петро каждый день.
Я стоял на дороге с внешней стороны здания, вслушивался в темноту, ненавидел того, кто это сделал, планировал месть. Я знал, что это должен был быть Атий Пертинакс.
Я заглянул в конюшню и с руки покормил Нерона сеном. Снова вернувшись в комнату, где лежал Петро, я увидел, как Сильвия нежно укачивала Тадию на руках. Я улыбнулся, но мы не разговаривали, потому что дети спали. Я знал, что Сильвия винила меня. Здесь нам не о чем было спорить: я сам винил себя.
Я затушил все свечки, кроме одной, потом сел рядом с другом. Этим вечером черты его лица были странно впалыми. Под синяками от сильного падения его лицо казалось таким бесцветным и невыразительным, словно чужое. Я знал его уже десять лет; мы жили в одной казарме на другом конце света в Британии и в одной палатке на маршбросках. После этого вернувшись в Рим, мы с Петронием распили больше бутылок вина, чем я мог вспомнить, издевались над женщинами друг друга, смеялись над привычками, обменивались одолжениями и шутками и редко ссорились. Кроме тех моментов, когда его работа мешала моей. Он был мне братом, хотя мою работу было слишком тяжело терпеть.
Петро не знал, что я сидел здесь. Наконец, я ушел, оставив двух его старших дочерей, заснувших калачиком рядом с ним.
Я поднялся наверх, будучи бдительным и стараясь сохранить
— Это не очень уместно, но спасибо, что осталась. Без тебя здесь был бы полный хаос. Я не хотел обременять тебя нашими проблемами…
— Твои проблемы — это мои проблемы, — упрямо ответила Елена.
Я улыбнулся, не в состоянии сдержаться, потом повернулся к Ларию.
— Пора спать.
Но Елена убеждала Оллию поверить ей, а Ларий был частью урока, так что когда я ушел, еще некоторое время слышался шепот их голосов.
Прошло уже три часа с того момента, как стемнело. Я лежал на спине, сложив руки, рассматривая верхнюю часть оконной ниши на противоположной стене, пока ждал дня и своего шанса осуществить месть. Скрипнул пол; я ожидал Лария, но это была Елена.
Мы так хорошо знали друг друга, что не сказали ни слова. Я протянул ей руку и подвинулся, освободив место на ужасной кровати. Она задула свою лампу и чутьчуть смочила ее, чтобы от фитиля не распространялся запах; потом я тоже пальцем затушил свою.
Теперь я лежал на спине со сложенными руками, но на этот раз мои руки крепко обнимали Елену. Ее холодные ноги, чтобы согреться, нашли себе местечко под моими. Я ясно запомнил, как мы оба выдыхали в один момент, хотя не мог сказать, кто из нас заснул первым.
Ничего не произошло. Существовала не единственная в мире причина, чтобы спать в одной постели. Елена хотела быть со мной. А она была нужна мне.
LXIX
Следующие три дня я прочесывал залив в судне, взятом напрокат в Помпеях, — медленной лодке с тупым капитаном, который не мог или не хотел понять, как я спешил. Я опять искал «Исиду Африканскую», и опять это казалось напрасной тратой времени. Каждый вечер я возвращался на постоялый двор, истощенный и мрачный. В первый день поздно вечером Петроний начал приходить в сознание. Он казался очень тихим и растерянным изза своего состояния, однако был самим собой. Но даже его постепенное выздоровление не могло улучшить мое кислое настроение. Как я и ожидал, Петро ничего не мог вспомнить о нападении.
На третий день я написал Руфу с предложением объединить силы. Я рассказал ему, что случилось, и назвал новое обвинение против Пертинакса: покушение на убийство римского стражника, Луция Петрония Лонга. Парень, которому я поручил передать сообщение, вернулся с просьбой приехать домой к Эмилию. Ларий отвез меня на повозке с Нероном.
Руфа не было дома. Это его сестра хотела меня видеть.
Я встретился с Эмилией Фаустой в холодной комнате, где тяжелая тень от орехового дерева на улице падала прямо на открытое окно. Она казалась меньше и худее, чем когдалибо. Ее бледность усугубляли нелестные тона безвкусного платья зеленоватоголубого цвета.