Заговор против «Эврики». Брошенный портфель
Шрифт:
— Что он болтает? — недовольно пробасил Югансон.
— Не обращайте внимания на их поговорки. Вы же знаете, иранец никогда не ответит прямо и четко, — заметил Киреев. — Они, конечно, сделают все, как надо.
В Тегеран из поездки Илья возвращался один: Югансон уехал днем раньше, а Киреев остался, чтобы еще раз проинструктировать своих людей.
Мысли Ильи были заняты тем, что ему пришлось увидеть… Если взорвать несколько тоннелей на трассе, проложенной через хребет, идущий от северных границ Ирана в глубь страны, то дороги окажутся перерезанными
Илья вел машину через перевал. Шоссе асфальтовой лентой вилось по краю обрыва. Отвесно уходящие вверх склоны сплошь были покрыты кустарником. Дальше растительность стала редеть, и чем ниже машина спускалась в долину, тем чаще попадались голые скалы. Еще несколько поворотов, и показалась густая оливковая роща; на ее опушке стояла чайхана.
Илья вспомнил, что у него кончились сигареты, и затормозил у огромного самовара, дымившегося у самого шоссе, словно выставленного для рекламы. Посетителей в чайной было мало. Над столами тучами носились мухи. Было душно от табачного дыма и едкого кухонного чада. Илья купил пачку сигарет и вышел на шоссе.
Когда он открывал дверцу машины, кто-то схватил его за руку. Илья оглянулся. Рядом стоял высокий худощавый блондин в поношенном костюме и дырявых сапогах.
— Илья? Ну конечно, это ты, я сразу узнал тебя, — сказал по-русски мужчина, нагловато улыбаясь.
Илья вздрогнул: перед ним был Курт Гутман, тот самый, которого он знал по колонии Еленендорф; да, это был тот нахальный, вороватый парень, работавший на винном складе в Гандже. Илья на мгновение растерялся, но это продолжалось только мгновенье. Он заставил себя улыбнуться.
— Это ты, Курт? Откуда? Какими судьбами?
— Долго рассказывать, — вздохнул Гутман. — Вот маюсь на чужбине, как бездомный пес. Третий день не могу добраться до Тегерана.
— Я еду как раз в Тегеран, садись, — уже спокойно произнес Илья. — По дороге расскажешь, что с тобой случилось. — Но Гутман посмотрел на него подозрительно.
— А ты, случайно, не в советском посольстве работаешь? — спросил он.
Подтвердить его догадку, и он отстанет? Нет, этого делать нельзя: он начнет рассказывать, что в посольстве работает его знакомый; разговоры дойдут до немцев, они могут этим заинтересоваться, и кто знает, что получится.
— Что ты, Курт. Какое там посольство? Я обхожу его стороной.
— Значит, и ты?.. — обрадовался Курт, но радость его быстро погасла. — Но ведь ты был активным комсомольцем, чекистом.
— Пришлось, Курт, спасаться. Ничего не поделаешь. Из Баку меня перевели в Воркуту…
— Да, я слышал, мне рассказывал Фридрих Шульц перед своим отъездом в Германию, — заметил Курт.
— Там, — продолжал Илья, — я по неопытности упустил важного преступника. Меня отдали под суд. Не хотелось садиться за решетку, и я без разрешения уехал в Баку, хотел там укрыться. Но, приехав на место, понял, что от них никуда не уйдешь. Тогда и пришло решение — бежать сюда. Перешел границу и послал письмо Фридриху в Германию. Он прислал мне денег, дядя у него богатый, вот я и устроился здесь.
— Да, вы были большими друзьями с Фридрихом, — Курт, видимо, поверил
— А где ты переходил границу? — спросил он, но в машину все же не сел.
— В районе Астары.
— И я там.
— А что у тебя стряслось? — спросил Илья.
— Ты же знаешь, я в Гандже на винном складе работал. Вдруг ревизия, обнаружили у меня крупную недостачу, и откуда она взялась, не пойму, брал-то я самую малость. Посадили, пять лет лес валил, вышел — жены нет, сошлась с другим. К родным кинулся, знаться не хотят, клейменый человек. А тут еще война началась. Ну, знаешь, я — немец, а война с Германией. Я и надумал махнуть сюда. Пошел пешком к границе. Ну, думаю, вы, товарищи, узнаете, кто такой Курт Гутман. Взял да возле какой-то станции и разобрал путь.
— Ну и что? — вырвалось у Ильи.
— Потом, уже здесь, в Иране, немцы, которые всеми перебежчиками оттуда интересуются, рассказали, что на той станции пассажирский поезд с рельс слетел.
— И жертвы были?
— Я думаю, не без этого, — усмехнулся Гутман.
— А что же те немцы, которые приняли тебя здесь? — спросил Илья.
— Все как будто стало складываться хорошо, денег дали, в гостиницу устроили. Потом уговаривать стали, чтобы я снова в Россию вернулся, задания, значит, выполнять. Ну, я не такой простак. Чего ради рисковать? Отказался, они перестали платить мне. Вот и бедствую с тех пор.
— Хорошо, что мы встретились. Я помогу тебе, — сказал Илья.
— Услуга за услугу, а я буду молчать, что ты бывший чекист, — пообещал Гутман.
Илья понял, что Гутман будет его шантажировать. Может даже выдать. Все достигнутое ставилось под угрозу провала из-за того, что он случайно встретил проходимца. Надо было что-то предпринимать. Уговорить Курта сесть в машину, а в пути принять решение?
— Садись, довезу до Тегерана, помогу там устроиться, — предложил еще раз Илья.
— Лучше дай денег, я доберусь сам, а там разыщу тебя, — ответил Гутман.
Илья полез в карман, вынул банкнот в сто туманов и протянул его Гутману.
— Возьми пока.
Глаза Курта радостно блеснули. Это была довольно крупная сумма, которой хватит оплатить проезд в Тегеран и первое время на жизнь там.
Илья подумал о том, что раз Гутман не решается ехать с ним, то надо уезжать, пока он не стал расспрашивать об адресе и под какой фамилией Илья живет в Тегеране, но увидеться с Гутманом все же надо, чтобы попытаться как-то обезвредить его.
— Давай через неделю, в следующую пятницу, встретимся в Тегеране у памятника Саади. Часов в семь вечера, а сейчас я тороплюсь.
Илья сел за руль, включил скорость, машина рывком сорвалась с места и понеслась по шоссе.
Тяжело было на душе у Ильи. Страшная угроза нависла над ним. Гутман может побояться прийти на встречу в Тегеране так же, как струсил сесть в машину. Он просто выдаст его. Правда, Гутман не знает, под какой фамилией Илья живет в Тегеране, но он может рассказать немцам о Фридрихе Шульце, и этого достаточно, чтобы навести их на след. Опасность была велика. Единственная надежда, что алчность Курта пересилит страх и он пойдет на шантаж Ильи. Хорошо, что дал ему сразу крупную сумму денег, подумал Илья.