Заговор против маршалов

Парнов Еремей Иудович

Перед тем как уйти, кто-то плеснул в набитое бума­гой нутро из канистры с бензином и, обойдя хранилище, трижды чиркнул спичкой.

— Теперь все вниз, мигом!

Вдохнув полной грудью бодрящий холодок свободы, Габи устремил мечтательный взор к звездному небу, за­тем вопросительно уставился на коротышку, которого знал как сыщика уголовной полиции. Он дважды брал Габи — в двадцать девятом и тридцать втором, так что отношения установились самые доверительные.

— Туда,— коротышка взмахнул револьвером в сто­рону Тиргартена.— Живо! — одного за другим он вы­талкивал ряженых уголовников, довольно посверкивая золотом зубных коронок.— Скорее в машину, ребята!

Все побежали, вернее полетели, словно на крыльях, легко отрываясь от суровой земли.

Услышав, как за спи­ной прострочила короткая автоматная очередь и что-то просвистело возле самой щеки, Габи споткнулся на бегу, но уже не успел обернуться и кубарем покатился по мелкобрусчатой мостовой. Упав лицом на обледенелую решетку стока, он поджал колени к животу, со стоном дернулся и затих.

Раненых методично добили из револьвера.

На углу дожидался с работающим мотором крытый брезентом «бьюссинг».

— У нас все,— доложил Хауссер, принимая контей­нер.

— Чудесно! — обрадовался Беренс и, не сходя с мес­та, позвонил Гейдриху.

— Счет два — один,— группенфюрер сразу же снял трубку.— Спасибо за отличную работу.

«В дополнение к нашему сообщению о пожаре в Гер­манском военном министерстве направляю подробный материал о происшедшем пожаре и копию рапорта на­чальника комиссии по диверсиям при гестапо...

Генеральный комиссар государственной безопасности

Ежов»

44

Перед началом заседания Ворошилов отозвал в сто­ронку Якира.

— Ну что, подлечился в своих Карловых Варах? Как самочувствие?

— Спасибо, Климент Ефремович. Все хорошо.

— Все, да не все,— протянул нарком, глядя снизу вверх на рослого командарма.— Зачем ты снова полез? Я же тебя предупреждал! С Гарькавым все ясно: дал показания. Тебе что, неймется?

— Я, Климент Ефремович, о семье хочу позаботить­ся, о детях.

— Ох, Иона, Иона... Только себе навредишь. Как ты думаешь, почему тебе маршала не дали? Помнишь исто­рию с семенным хлебом?.. То-то и оно. У меня ведь из-за тебя тоже неприятности были. Я тогда не хотел гово­рить, а теперь знай. В последний раз предупреждаю, поимей это в виду, или я тебе больше не защитник. Образумься, Иона Эммануилович.

Ворошилов возглавил Наркомат по военным и мор­ским делам 6 ноября двадцать пятого года, сразу после загадочной смерти Фрунзе на операционном столе. Член РВС Первой Конной, командующий войсками Северо- Кавказского военного округа, затем Московского, он не чувствовал себя достаточно подготовленным к столь от­ветственной и тяжелой работе и честно сказал об этом Сталину. Но вождь настоял на своем. Ворошилова он знал еще с девятьсот шестого. Первая Конная, Цари­цын — все это сыграло в нужный момент, когда пона­добилось посадить на ключевую должность своего че­ловека. Непритязательная внешность, умеренный рост, заурядные способности и безусловная личная храбрость лишь подкрепили правильность выбора. Новый нарком начал с того, что поспешил отдать пальму первенства в строительстве вооруженных сил могучему покрови­телю: «Несокрушимая воля Сталина передавалась всем его ближайшим соратникам, и, невзирая на почти без­выходное положение, никто не сомневался в победе».

Так и держался на романтической восторженности все дальнейшие годы, оставив себе символические ат­рибуты прошлых, зачастую выдуманных поэтами, и, главным образом, грядущих побед.

Ведь с нами Ворошилов, Первый красный офицер. Сумеем кровь пролить за СССР...

Он слыл непревзойденным рубакой и мастером джигитовки, метко стрелял из всех видов оружия: в журналах крупным планом печатались пораженные его пулями и заверенные личной подписью мишени. Пи­онеров учили ходить на лыжах, как Ворошилов, бегать на коньках, играть в горелки и быть выносливыми в пеших походах, как он. Единственный среди вождей, он умел управлять автомобилем и любил продемонстриро­вать свое искусство в воинских частях.

Для возглавляемого Эйдеманом

Осоавиахима такой нарком являлся настоящей находкой. Живым экспона­том массовой агитации.

Однако руководство всеми вооруженными силами требовало помимо этих, бесспорно достойных, качеств, еще и знаний, а их-то у Ворошилова не было. Он и в са­мом деле желал Якиру добра, отдавая должное его во­енному таланту, энергии, организаторским способнос­тям. Именно такого человека хотелось бы видеть рядом с собой. Не Тухачевского, от которого исходила постоян­ная, хотя и не совсем определенная, угроза.

Военный совет при народном комиссаре обороны, за­менивший РВС СССР, был образован в соответствии с решением Политбюро от 19 ноября 1934 года. Перво­начально в него входили восемьдесят наиболее заслу­женных и авторитетных военачальников всех родов войск, включая политработников. 16 января 1935 года их число увеличилось до восьмидесяти пяти, а 26 сентяб­ря 1936 года из состава Совета были исключены как враги народа комкоры Примаков и Туровский.

Сидя во главе длинного стола, Климент Ефремович вскользь упомянул об этом прискорбном факте и приз­вал к удесятеренной бдительности. Затем, без всякого пе­рехода, повел разговор об успехах и достижениях, по­минутно заглядывая в машинописный текст. Готовясь выступить на Пленуме ЦК, он, как видно, решил обка­тать свою речь на Совете. Бесцветные, стилистически однообразные пассажи скользили мимо ушей.

Тухачевский рассеянно вырисовывал на лежащей перед ним стопке листов скрипичные ключи и нотные линейки. Глянув исподлобья на сидевшего напротив Егорова, отметил, что начальник генштаба слушает с застывшим, ничего не выражающим лицом. Флагман флота Орлов тоже, кажется, был увлечен исключитель­но рисованием. Заполнив очередной листок, Михаил Ни­колаевич окончательно отключил слух и принялся на­брасывать чертеж динамореактивной пушки в аксоно­метрической проекции.

Дела на ракетном фронте обстояли не блестяще, как, впрочем, и в других областях новейшей техники. Всюду ставились палки в колеса. Особенно напряжен­ная ситуация создалась с внедрением в практику элек­тромагнитного луча. Несмотря на поразительные ре­зультаты, дальше опытных разведывательных станций ПВО, о чем он писал еще Кирову, так и не пошло. Отра­женные радиоволны четко фиксировали самолет на большой высоте и в условиях самой плохой видимости. Дальность обнаружения тоже удалось довести почти до двухсот километров. В пересчете на время это давало двадцать минут форы. Но вместо того чтобы всячески поддержать изобретателя Ощепкова, его зачем-то стали тягать в НКВД. В конструкторском бюро и на оборон­ных заводах сгущалась нездоровая атмосфера всеобщей подозрительности. Клеветники и доносчики чувствовали себя, как рыба в воде. Травили Бекаури и Курчевского, охаяли новый парашют Гроховского. Ракетчиков тоже трясли. Клейменов, Глушко и Лангемак прямо ничего не говорят, и это понятно, но по всему видно, как им нелегко. А вот Королев, горячий энтузиаст меж­планетных полетов, однажды не выдержал, выругал­ся: «Так, мол, и так, всюду врагов выискивают, а, может, сами-то и есть первейшие враги».

Такая вот невеселая музыка...

Покончив с общими декламациями, нарком пошел сыпать цифрами. Тухачевский невольно прислушался.

— Если в двадцать девятом году на одного красно­армейца приходилось в среднем по всей РККА около трех механических лошадиных сил, то сейчас это число приближается к десяти. Это значительно выше, чем во французской и американской армиях, и выше даже, чем в английской армии, наиболее механизированной. Но­вая многочисленная техника вызвала резкое повыше­ние удельного веса технических кадров РККА. Если в конце двадцатых годов эти технические кадры были у нас количественно незначительны, то на сегодня добрых шестьдесят процентов всего личного состава армии прис­тавлены к технике, являются большими и малыми тех­ническими специалистами. Если наших пулеметчиков стрелковых, кавалерийских и прочих частей также при­числить к техническим кадрам, тогда техников будет уже около семидесяти процентов...