Заговор против маршалов
Шрифт:
Тухачевский расписался в получении и разрезал красный пакет. Вот оно! Не миновало... Место за октябрьским столом он уже не займет. Вспомнилось столкновение с вождем в Кремле на обсуждении плана оборонных мероприятий. Пожалуй, он слишком прямолинейно выразил свое несогласие.
— Как солдат, я выполню все, чего потребует партия.
Вот она и потребовала.
Объясняться со Сталиным бесполезно, с Ворошиловым — тем паче, но и молча проглотить пилюлю нельзя. Самолюбие не позволяет.
Михаил Николаевич позвонил в Кремль.
— Товарища Сталина нет,— трубку взял Поскребышев.— Вы по какому вопросу?
— Я получил новое назначение и, прежде чем отбыть,
— Хорошо, товарищ Тухачевский. Я передам.
Вечером маршалу позвонили: Сталин назначил на
тринадцатое. Несчастливая цифра.
— Не переживайте, товарищ Тухачевский,— вождь выслушал его с терпеливым вниманием, даже, пожалуй, с участием.— Это временная мера. Вам, наверное, говорили в ЦК, что она вызвана объективными обстоятельствами?
— Да, товарищ Сталин,— кивнул Тухачевский. Ему действительно сообщили, что его близкая знакомая Кузьмина и бывший порученец арестованы как шпионы. Верилось с трудом, но приходилось молчать.
— Пусть все немного уляжется. Поработайте спокойно, а при первой возможности мы вернем вас в Москву. Мы вам верим, товарищ Тухачевский.
Пожелав маршалу доброго пути, Сталин спустился в кинозал, где до четырех утра смотрел фильмы: «Бесприданницу» с Кторовым, какую-то смешную дребедень с Бестером Китоном и такой же пустяковый вестерн.
В эту ночь взяли начальника Военной академии имени Фрунзе, командарма второго ранга Августа Ивановича Корка, готовившегося отпраздновать свое пятидесятилетие.
Сын эстонского крестьянина, уроженец деревни Ардлан Лифляндской губернии, он окончил Чугуевское пехотное училище, Академию Генерального штаба и первую в России Военную школу летчиков-наблюдателей, участвовал в боях. На войне дослужился до подполковника. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию. Занимал командные должности: от начальника оперативного отдела штаба фронта до командарма Шестой и Пятнадцатой. В члены ВКП(б) вступил в 1927 году. Командовал войсками военных округов, был военным атташе в Берлине, начальником управления снабжения РККА. Член ЦИК СССР, награжден тремя орденами Красного Знамени и Почетным революционным оружием.
— Собирай чемоданы,— стараясь казаться веселым, Тухачевский улыбнулся жене. Вспомним молодость!
Разговор с вождем хоть немного, но успокоил.
Рано ставить крест на карьере. Безысходные мысли о том, что он сам, своими руками помог утвердиться чудовищу, осели смутным осадком. Он даже ощутил нечто похожее на благодарность...
На Казанский вокзал приехали проводить друзья. Прощались шумно, с объятиями, поцелуями, скрывая слезы в желтых соцветиях мимозы. Все вдруг заметили, как поседел маршал.
На первых допросах Корк отказался признать какую бы то ни было причастность к заговору. После применения ускоренных методов его уже через день принудили подписать заявление на бывшего секретаря Президиума ЦИК Енукидзе.
Енукидзе долгие годы считался ближайшим другом Сталина. «Афинские ночи» на его квартире, куда хаживал вождь, были притчей во языцех. А хаживал он частенько, ибо, когда Надежда Аллилуева ушла из жизни, его разыскали именно там, в окружении хмельных эпикурейцев. На Енукидзе легло роковое клеймо. После
Но всему свое время, как учит мудрый Екклесиаст, и время всякой вещи под небом. Пробил час и Авеля Енукидзе.
«Каин, где твой брат Авель?» — спросит Троцкий, когда дойдет весть.
Корк подтвердил, что в военную организацию правых, куда его вовлек Енукидзе с целью захвата Кремля, входила троцкистская группа Путны, Примакова, Туровского. Однако Фриновский вскоре забраковал протокол — не стыковалось с другими,— и командарму подсунули новый вариант. Оказывается, еще в тридцать первом году он установил преступную связь с Тухачевским.
«...В состав центра входят Тухачевский, Якир, Уборевич, Эйдеман и я. Про других лиц, в частности про Гамарника, мне не говорил тогда Тухачевский и не говорил впоследствии»,— выглядело в окончательной редакции.
Бориса Мироновича Фельдмана вызвали в НКО, где он еще недавно — прошел всего месяц! — занимал ответственную должность начальника Управления по начальствующему составу РККА. Попросили помочь разобраться с бумагами. А бумаг ого-го!
На подходе его уже ждали с машиной. С ареста Корка минули всего одни сутки. Версия с Енукидзе еще прокручивалась в смежном отделе, а у Леплевского наращивала скорости эстафета Медведев — Примаков — Путна, то есть список из сорока примерно командиров и комиссаров, пока свободных в подавляющем большинстве. При звездах и ромбах, шевронах и портупеях, при партийных билетах и орденах, при личном оружии.
Подпись бывшего начальника Управления, которому по службе полагалось знать все о каждом, была особенно нужна.
На четвертый день он начал подписывать.
О Гамарнике спросили отдельно.
— В отношении связи с Гамарником я лично ни слова не слышал и не знал, что Гамарник состоит членом центра. Гамарник вел такую линию в центральном аппарате,, что мне хотя бы от малейшего его шага или малейшей осторожности догадаться о том, что он нам помогает, не было возможности, и я не могу этого сказать... Гамарник, когда приезжал на Дальний Восток, вы сами знаете, всегда о дальневосточных делах плохо отзывался — это факт, хвалил много Сангурского — это факт, об этом я сообщаю, делал он это с определенной целью. С моей стороны было бы неправильно, если бы я на основании этого мог сказать, что Гамарник состоит членом центра.
Гамарника не выбивали, о нем пока только спрашивали. И Фельдман, и Корк, и Путна ответили почти одинаково.
Ежов показал протоколы допроса Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу.
— Прошу обсудить вопрос об аресте остальных участников заговора,— всем видом нарком показывал, как строго соблюдается принятый распорядок.
«Остальные участники» входили в состав ЦК.
— Не Бухарин с Рыковым,— брезгливо скривился Молотов.— Обсудим вопрос.
Нина Евгеньевна до позднего вечера ожидала мужа, а он все не шел. В необжитой квартире было пусто и неприкаянно. Она успела распаковать только самые необходимые вещи. Какое-то совещание. Говорил, что ненадолго, а вернется за полночь. Если бы кто видел, как он устал и чего все это ему стоит! За окном, источая тягучие нити, выматывали душу редкие желтые фонари. В сравнении с Москвой Куйбышев показался убогим и темным. Ничего нельзя повторить.