Заговор против маршалов

Парнов Еремей Иудович

В ночь на двадцать девятое в присутствии Ежова Тухачевский подписал окончательный вариант:

«Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухари­ным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 го­да, когда я ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидания с Седовым... Я был связан по заговору с Фельд­маном, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Ену­кидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирно­вым И. Н., Ягодой, Осипяном и рядом других».

Полпреда Карахана вызвали из Анкары в связи с назначением

в Соединенные Штаты — взят на вокзале в Москве. Армкомиссар второго ранга Осепян — грамотеям из О СО было не до буквенных тонкостей — сбежал из-под ареста. Отличаясь могучей силой, герой гражданской выломал доски и на полном ходу выпрыг­нул из вагона. Скатившись с насыпи, он повредил ногу, но кое-как доковылял до колхозного поля и за­рылся в стог. Поднятая по тревоге рота НКВД проче­сала всю окрестность, но лихой богатырь так умело закопался, что, сколько не тыкай штыком, не достанешь. Отлежавшись, он добрался под утро до станции, где наткнулся на телеграфиста — бывшего красногвардей­ца. Тот сразу узнал своего боевого командира. Осепян велел связаться с райцентром: волновало, висят ли порт­реты Ленина и Сталина. Когда брали, он решил, что на­чался контрреволюционный переворот. Портреты оказа­лись на месте. Тогда армкомиссар позвонил Вороши­лову: как быть? «Приезжай в Москву, разберемся»,— посоветовал старый товарищ.

— Не понимаю, что происходит? — в Лефортово его поместили в одну камеру с Путной.

— Станут нарезать на спине ремни, сразу поймешь.

На заседании Политбюро Сталин коротко проинфор­мировал о поступивших из за рубежа документах. Заго­ворщики планировали во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо свергнуть Сталина и Советское правительство, а также все органы партии и Советской власти и установить военную диктатуру. Это должно было быть произведено с помощью связан­ного с Германией антикоммунистического националь­ного правительства, имевшего целью осуществить убий­ство Сталина и его ведущих соратников, а затем предоставить Германии за ее помощь особые привиле­гии внутри Советского Союза и сделать территориаль­ные уступки на Украине.

Формулировки были почти такие же, как на про­цессах, но с характерным для перевода с иных языков акцентом: «Это должно было произойти под лозунгом национальной России, которая находилась бы под силь­ной военной властью».

ГЕРМАНСКИЙ ПОСЛАННИК ФРАНЦ ФОН ПАПЕН

АДОЛЬФУ ГИТЛЕРУ

Чрезвычайный посланник и полномочный министр по особым поручениям

Вена, 27.5.37 Совершенно секретно

Содержание: директива Политбюро

В приложении я пересылаю поступившую мне известным путем директиву Политбюро Советского Союза своим внешнеполитическим представительствам от 24 мая 1937 года.

Фюреру и рейхсканцлеру

Берлин Папен

56

В Киеве открылся съезд Компартии Украины. Член Политбюро КП(б)У Якир сидел на сцене рядом с Постышевым и Косиором.

На городскую квартиру, где ждал отправки багаж, он почти не заглядывал. Жена с сыном доживали последние дни на даче в Святошине. После заседания Иона Эммануилович каждый вечер отправлялся за город.

Как упоительно-горько пахла полынь! И дорожная пыль, врываясь в приспущенное

стекло «ЗИСа», щеко­тала в ноздрях. И взбаламученные потемки над дикой степью полыхали ветвистыми трещинами.

Господи боже мой, до чего быстро все пролетело!

На застекленной веранде уютно светила настольная лампа. Петя штудировал алгебру — экзамены на носу. Здорово вырос. За спиной семилетка. Рубеж!

— Дай-ка я проверю,— Иона Эммануилович взял учебник.

В доме, сразу заставив насторожиться, тренькнул и после короткой паузы требовательно задребезжал звонок.

— Междугородная.

— Москва, папа?

Звонил Ворошилов.

— Назначено срочное заседание Военного совета. Немедленно выезжайте. Очень важный вопрос.

— Поздно уже, Климент Ефремович. Я завтра с утра самолетом.

— Нет, только поездом... В Москве плохая погода. Берите свой вагон.

На перроне было тесно от провожающих. Приехали сослуживцы, старые друзья, выкроили минутку и деле­гаты съезда. Последние рукопожатия, вечные слова прощания, что сами срываются с губ и проносятся мимо.

— Петя, будь мужчиной!

Двадцать девятого мая в тринадцать часов пятнад­цать минут он видел отца в последний раз.

Вечером нагрянули с обыском.

Рано утром поезд остановился в Брянске. После того как салон-вагон отцепили, по железным ступеням под­нялись работники НКВД. Войдя в купе, где командарм досматривал последний сон, не отравленный вонью параши, они первым делом нашли оружие.

Пистолет лежал под подушкой. Где же еще ему быть?

Один резко рванул занавески, другой сдернул одеяло.

— Вставайте! Вы арестованы.

Якир вынырнул из сна, как боксер из нокдауна. Сперва встрепенулось сердце — оно уже все знало, и только потом сквозь головокружительную муть просо­чилось понимание. Он содрогнулся от ледяного озноба: в довершение всего они застали его врасплох, голого. Омерзительно!

— Вот постановление,— ему сунули под нос какую- то бумажку с фиолетовой ядовитой печатью.— Оде­вайтесь.

— Решение Центрального Комитета есть? — Якир сдернул с вешалки гимнастерку.

— Наденьте штатское,— нависший над ним майор покосился на ордена.— Так оно и для вас будет лучше...

— Я спросил о решении Центрального Комитета! — Иона Эммануилович не понял, чем поможет ему штат­ский костюм. Телесный осмотр, срезание пуговиц и прочие неизбежные процедуры были вне его мира. Он не знал, что чувствуют люди, когда с них спарыва­ют шевроны, срывают ордена. Никогда не думал об этом.

— В Москве вам покажут все, что требуется...

Он торопливо натянул брюки, кое-как пристегнул за­понкой воротничок. Только галстук никак не давался.

— Оставьте,— сказал майор.

Выходя из купе, Иона Эммануилович увидел адъю­танта Захарченко. Спускаясь, чувствовал на себе его тоскующие глаза.

Его повели по путям куда-то в тупик, на отдаленную платформу, где возле обшарпанного лабаза стояли ма­шины. В Москву повезли с почетным эскортом.

«К. Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, бес­помощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н. И. Ежову.