Заговор против маршалов

Парнов Еремей Иудович

— Пройдемте со мной,— сказал наконец лейтенант и, захлопнув паспорт, спрятал его в свою командирскую сумку.

Дорошенко приподнялся и, пригнув голову, вылез в проход. Как он и думал, там уже стоял наготове другой чекист. Сидевшие с обеих сторон граждане безучастно посторонились, как будто ничего не видели, не понима­ли и вообще грезили о чем-то потустороннем.

— Возьмите вещи.

Они вышли в грохочущий тамбур, все трое, и молча канули в долгое ожидание. Лейтенант, замкнувший ключом

обе двери, вынул пачку «Бокса», и протя­нул напарнику. Папиросы-гвоздики пахнули едким дымом.

— Будете? — поколебавшись, предложил он задер­жанному.

Дорошенко непонимающе уставился на гильзы в измятой пачке, опустив голову, взглянул на свой путей­ский чемоданчик в судорожно сжатой руке:

— Можно поставить?

— Поставь.

Непослушные пальцы с трудом выцарапали папи­росу. Второй поднес горящую спичку. Так простояли они час или, может быть, два, пока лязгающий состав не пронзило замирающей дрожью.

«Шепетовка»,— успел прочитать Дорошенко.

Его провели мимо очереди, осаждавшей кран с ки­пятком, и посадили в пролетку. Извозчик лениво под­хлестнул каурую клячу, не спросив, куда ехать. Видимо, и так было ясно.

— За что, товарищи командиры? — наконец дога­дался спросить Григорий.

— Разберемся,— сказал лейтенант.

Подъехав к неказистому двухэтажному дому с же­лезным крыльцом, извозчик натянул поводья и фырк­нул: «Тпрру!»

Сначала, как и следовало ждать, был обыск, но какой-то небрежный, поверхностный: поворошили жал­кий скарб в сундучке, вывернули карманы, а подкладку почему-то не тронули и не прощупали швы. Сапоги и те не пришлось стягивать! Зная толк в подобных делах, Дорошенко затаил робкую надежду. Мало ли как быва­ет? Вдруг взяли по случайному подозрению? Выяснят и отпустят на все четыре без особой проверки...

С допросом, однако, не торопились. В камере, куда поместили Дорошенко, было забеленное окно с двойной решеткой и привинченная к полу железная кровать, лишь отдаленно напоминавшая тюремную койку. На полосатом матрасе лежали сложенная вчетверо просты­ня и байковое одеяло. Перед отбоем дали миску пшен­ной каши, кружку кипятка и два куска сахара на чет­вертушке черного хлеба.

Григорий съел все до последней крошки, затем рас­стелил постель, аккуратно сложил полосатые брюки и железнодорожную куртку. Стеганку с зашитыми в ней червонцами отобрали при обыске.

Помолившись на ночь с особым усердием, он заста­вил себя заснуть. Пробудился до света, отравленный смертной тоской. Вновь привиделся трещащий в огне подсолнух.

Допрос вел высокий чин с двумя шпалами на василь­ковых петлицах. Начал, как водится, с выяснения лич­ности. Дорошенко отвечал обстоятельно, без ненужной суеты, ни на йоту не уклоняясь от легенды.

Майор, а может, и старший майор —

Григорий пу­тался в званиях — спокойно записывал.

— С какой целью вы направлялись в Проскуров? — спросил он, покончив с формальностями.

— В отпуск.

— Почему зимой? Или дома не сиделось, гражда­нин... э... Вовченко?

— Премирован за стахановский труд.— Дорошенко гордо выпрямился.— Хотелось отметить с родичами.

— Пьете? — неожиданно, но все так же, не повышая голоса, поинтересовался следователь.

— Как сказать? — смутился Григорий.— По слу­чаю... Отчего и не выпить с радости?

— А на какие деньги?

— На свои, заработанные.

— Родственников тоже намеревались угостить?

— Уж как водится, товарищ начальник.

— Правильно,— майор одобрительно, как показа­лось Григорию, кивнул.— Согласно описи, при вас об­наружено семнадцать рублей сорок восемь копеек... Не слабовато ли для таких наполеоновских планов? А, гражданин Вовченко?

Дорошенко смущенно передернул плечами.

— Или вы заранее перевели соответствующую сум­му туда, в Проскуров,— майор выжидательно прищу­рился,— чтоб не сперли в дороге?..

«Издевается, гад,— у Григория похолодело в гру­ди.— Вот сейчас все и начнется...»

Он затравленно огляделся, ища выпотрошенные из злополучного ватника пачки.

— С чего это вы так заерзали? Задело, небось, за живое?

— Ас чего? — готовясь отступить на подготовлен­ные позиции (выигрыш по облигации, азартные игры), Дорошенко фамильярно осклабился.— Просто выпить вдруг захотелось, товарищ начальник. Зря растравили душу.

— Так, значит? — майор поежился лицом, скры­вая зевоту.— Сидит человек в НКВД и мечтает... О чем, спрашивается? О стакане водки. Хорош ударничек.

— А что? Товарищ Стаханов тоже, говорят, за­шибает.

— Ваша настоящая фамилия? — перегнувшись че­рез стол, требовательно спросил следователь.

— Вовченко,— Григорий виновато втянул голову в плечи.— Я ж говорил...

— Меня интересует настоящая! — майор пристук­нул пальцами по краю стола.— Хватит ломать ко­медию.

— Вовченко и есть, Влас Захарович Вовченко.

— С какой целью ездили в Минск?

— Никогда не бывал в Минске.

— А в Киеве?

— В Киеве?.. — протянул Дорошенко, как бы при­поминая.— Был прошлым летом на слете.

— Бесполезно запираться, так называемый Вовченко. Нам известен каждый ваш шаг. Только чистосердеч­ное признание сможет облегчить вашу участь.

— Ей-богу, товарищ начальник, не пойму, чего вам от меня надо! — взмолился Григорий. Определенно его принимали за кого-то другого.

— Я вам уже сказал: чистосердечное признание. Кто, где и когда вовлек вас в контрреволюционный за­говор?