Заговор Ван Гога
Шрифт:
– Сомневаюсь.
– Зря это он… Теперь вот сиди и гадай, как бы не засветиться…
– Ты уже засветилась. По его словам, он опасается, что любая следующая миссия станет для тебя последней. Он просто хочет тебя уберечь. Не думаю, что он переживет, если ты погибнешь, выполняя его приказы. Наверное, пришла пора начать новую карьеру. Подумай об этом. А у моей группы, кстати, очень высокий статус. Начнем мы с жертв холокоста. В конце концов, пройдет несколько лет, и почти не останется тех, кто знает, в каких масштабах были разграблены
– Да тебе-то что? Ты не еврей. Для тебя это чистая политика. Политиканы подыгрывают еврейскому лобби, вот и все.
– Эй, секундочку! Ты вот спрашивала, зачем преследовать стариков-маразматиков. Какой бы ни была причина, это ведь дело справедливое? А полной справедливости не добиться за счет одной только финансовой поддержки, пусть даже с подачи политиков. Нельзя, чтобы преступники благоденствовали за чужой счет.
– Положим, благоденствие так и так по большей части основано на чужих страданиях. Хоть в преступном мире, хоть где угодно. И что из этого следует? Я заметила, ты так и не дал ответа на этот вопрос.
– Не знаю я. Я вообще лютеранин. Из Канзаса.
– Ах да! Из Канзаса.
– Дело не только в евреях, знаешь ли. Хочешь, зови это чувством справедливости типичного американца со Среднего Запада.
– Это не ответ.
– Нет, ответ! И лучшего ты не найдешь. Спра-вед-ли-вость.
Эсфирь запрокинула лицо к потолку.
– Справедливость!.. Как часто ты обводишь женщин вокруг пальца, справедливый ты наш?
– Что?!
– За моей спиной ты беседовал с Йосси, все обо мне выведал. А я? Я же о тебе ничего не знаю. И что, это справедливо?
– Н-ну… нет, наверное. С другой стороны, я же не мог давать объявление в газеты: мол, ищу сведения о такой-то особе. – Хенсон пожал плечами. – Я не хотел тебя обидеть. А потом, во мне мало чего интересного.
– Ты бывал в Узбекистане. Вырос на Среднем Западе.
– В Канзасе, если точнее.
– Да-да, в Канзасе… Ты сколько лет женат?
Вопрос застал его врасплох. Эсфири показалось, что она видит перед собой мужчину, вот-вот готового соврать, пусть даже на один вечер. Она бы совсем не удивилась, если бы он стал уверять, будто его брак зашел в тупик, что он страдает и так далее. Но ответ был таков, что Эсфирь прикусила язык.
Хенсон машинально покрутил обручальное кольцо на пальце и еле слышно произнес, отведя взгляд:
– Я вдовец. А вместе мы прожили пять лет.
Его привычная маска самообладания куда-то съехала, и он весь обмяк. Девушка поняла, что в душе у него таится боль, о которой она до сих пор даже не подозревала. Сказать «извини» в такой ситуации было бы просто глупо и пошло, поэтому она решила промолчать. Неловкая тишина начинала уже давить на нервы, когда за окном послышался какой-то шум. Хенсон вновь нацепил свою маску, и Эсфирь наконец смогла облегченно вздохнуть.
– Это Жолие со товарищи, – сказал он, направляясь к двери.
Спустившись из конторы, Хенсон с Эсфирью торопливо
– Мы настаиваем, что нужно дождаться моего доверителя, – изрек он. – Мистер Минский желает вскрыть ящик.
– Но зачем?! – удивился Жолие.
– Чтобы воочию убедиться, что в Амстердам отправляется именно та картина, которая якобы принадлежит музею «Де Грут», хотя на самом деле она должна быть возвращена мистеру Минскому.
– Я лично упаковывал это полотно, – обиженно сообщил один из экспертов от Института искусств.
– Вы подвергаете сомнению честное имя института? – надменно спросил Жолие. – Возмутительно!
– Мы никого не хотим обидеть и никого ни в чем не подозреваем, – сказал Вестон. – Однако ставки в этой игре колоссальны. У мистера Минского есть все права инспектировать свою собственность, а в данном случае, если эта картина действительно представляет собой его собственность, у него есть все права не допустить ее вывоза из страны.
– Послушайте, вся идея как раз в том и состоит, чтобы отправить картину на проверку, – сказал Хенсон. – Ее изучат лучшие эксперты по Ван Гогу в мире!
Вестон взглянул на него поверх очков.
– При всем моем уважении, ее уже «изучал» один из так называемых лучших экспертов по Ван Гогу в мире. Этот эксперт, некий доктор Турн, допустил, по мнению мистера Минского, вопиющую ошибку. Мистер Минский настаивает, чтобы данная картина не покидала судебной юрисдикции Соединенных Штатов вплоть до того момента, пока он не осмотрит ее сам. И вполне вероятно, после этого тоже.
– Это… это сумасшествие! – взорвался Жолие. – У вашего Минского было двое суток, чтобы прилететь в Чикаго и увидеть полотно, прежде чем его упаковали. Как вообще мы можем установить подлинность, если картина не будет отправлена? Это идиотизм!
– И потеря времени, – вставил Хенсон.
Вандерхук шагнул к Вестону.
– Сэр, голландское правительство искренне желает, чтобы картина нашла своего законного владельца, кем бы он ни был, а потому категорически настроено следовать намеченному плану.
– А поскольку голландское правительство убеждено, что именно оно является законным владельцем, – ответил Вестон, – нельзя исключить прямое давление на любую группу голландских экспертов.
– Но ведь не все эксперты голландцы, – возразил Жолие. – В комиссии есть также француз, англичанин и немец. Только два человека будут представлять Нидерланды.