Заговор
Шрифт:
– А ты хочешь? – с улыбкой и уже совершенно спокойным тоном спросила Валерия.
– Ты же знаешь, чего я хочу.
– Тогда я не понимаю, почему ты отговариваешь меня поехать в Пакистан. Если ты сам рискуешь, то я против твоей поездки. Обниму тебя, спеленаю вот этой скатертью и никуда не пущу. Нет ничего в этом мире, что бы могло оправдать риск для твоей жизни. Ты же знаешь, я без тебя просто умру. Не нужно мне ничего. Ты же знаешь!
– Ничего страшного в этой поездке нет… – проговорил Питер, но не смог закончить фразу. Валерия перебила его:
– Ловлю тебя
«Господи, разведчик должен быть одинок. Ничего толком не скажешь и не объяснишь. Или не нужно любить. Попадаешь в невозможную ситуацию», – сокрушался Питер.
Он чувствовал, что темперамент Валерии, который к тому же опирался на безупречную логику влюбленной женщины, превосходит его дар убеждения. Остается только капитулировать. Однако Штайнер не собирался так легко сдаваться. Он поднял Валерию на руки и понес к дивану. Еще оставались некоторые сильные доводы.
Только на них и надежда.
Глава 11
Первая кровь
Октябрь 2007 года,
Пакистан, Исламабад
Валерия все же настояла на своем и в конце сентября оказалась с Питером в Исламабаде. Город ей откровенно не понравился. Никакой восточной экзотики. Но зато намного спокойнее, чем она ожидала.
Полиция периодически разгоняла жидкие манифестации прилично одетых людей и даже исправно колотила их деревянными палками по спинам, одетым в дорогие пиджаки лучших западных фирм.
– «Бунт адвокатов», – пояснил Питер, – юристы протестуют против нарушения конституции военными. Мусульманская «улица» пока молчит, но увидишь, что будет твориться здесь, когда приедет Беназир. Вот когда станет опасно. И ты пожалеешь, что меня не послушалась.
– А я тебе уже не верю. Ты потратил столько сил, чтобы отговорить меня от этой поездки, – с лукавой гримасой возражала Валерия.
– Прошу извинить, не оправдал доверия. Доводы оказались неубедительными. Но я очень старался.
– Все было очень даже убедительно, но чем больше было «доводов», тем сильнее хотелось поехать с тобой.
– Ах вот в чем дело! Ошибка в стратегии, – признал Питер и поцеловал Валерию.
Он уже понял, что «медовый месяц наоборот» вполне успешно можно провести и здесь, в Азии. Было бы желание.
Валерия оказалась совсем не обидчивой, чего серьезно опасался Питер после их бурной ссоры накануне отъезда. Она умела слушать, была заботливой и внимательной. Единственный недостаток – упорное желание участвовать во всех делах и поездках Штайнера.
– Почему я не могу поехать с тобой на встречу? Мне не важно, с кем ты встречаешься. Просто не хочу оставаться одной. Обещаю, что не буду тебе мешать – даже не думай. Буду молчать, – настаивала Валерия.
– Так зачем тебе ехать? Можно помолчать и в гостинице.
– Не могу! Когда остаюсь одна, наваливается такая тяжесть. И кстати, я
С большим трудом Питер все же убедил Валерию, что вдвоем на многие встречи ездить неудобно, тем более в исламской стране, где женщины воспринимаются не так, как в Европе.
– А Беназир? – возражала Валерия.
– Видишь ли, между тобой и Беназир Бхутто просматриваются определенные различия. Я могу их перечислить, но это займет много времени.
– Ты имеешь в виду разные характеры и темпераменты?
– Ну, темперамент, как выясняется, у вас похож. Я имею в виду различия в происхождении, менталитете, политическом и социальном положении. Это так, для начала. Перечислить все по порядку?
– Нет, не нужно, – благоразумно остановила его Валерия.
В конце концов Питер, проявляя завидную изворотливость, все же доказал, что есть дела, о которых Валерии лучше не знать, и поездки, в которых он обязательно должен быть один – без сопровождения своей заботливой и любящей невесты.
Неумолимо приближался день президентских выборов – 6 октября.
Беназир Бхутто подтвердила свои договоренности с Мушаррафом, пообещав появиться в стране только после объявления результатов голосования.
Мушарраф практически не выходил из президентского офиса. Поздравления с убедительной победой на выборах поступали непрерывным потоком. Правда, бузили адвокаты, возмущалась интеллигенция, зарубежные наблюдатели говорили о грубых нарушениях при подсчете голосов, чувствовалось напряжение и недовольство в паутине узких, грязных улочек бедных кварталов.
Но в целом ничего не предвещало бурных потрясений. Мушарраф был уверен, что ему удастся удержать власть. Однако эта благостная картина оказалась обманчивой. Ситуация стала меняться на глазах. Пока еще не трагедия, но кризис мог парализовать страну в считанные дни.
Мушарраф задерживался в своем офисе уже не для того, чтобы упиваться победой и подсчитывать поздравления, а с единственной целью – не упустить момент для решительных действий.
Мысли приходили все более мрачные. Особенно сильное раздражение вызывало твердолобое упрямство верховного судьи Ифтиара Чаудри, которого генерал один раз уже отправил в отставку, но потом был вынужден согласиться с его восстановлением в должности.
«Нужно всегда добивать своих противников. Раненый и обиженный враг становится смертельно опасным».
Теперь Чаудри вместо благодарности требовал объявить избрание Мушаррафа на пост президента незаконным, так как он остается верховным главнокомандующим вооруженными силами.
«Неужели этот упрямец не понимает, что легко поменять генеральский мундир на гражданский костюм, но нельзя потерять контроль над армией? Иначе страна станет легкой добычей для экстремистов и погрузится в хаос. Болтуны и идеалисты уступят место убийцам. Так всегда было и будет в истории. Человека не переделаешь!» Мушарраф мысленно спорил с Чаудри, искал новые аргументы, а заодно убеждал в неотвратимости жесткого ответа и себя самого.