Заговор
Шрифт:
Досье Тони, хранившееся в ФБР, описывало его, как человека ростом в пять футов и восемь дюймов, весом в сто сорок шесть фунтов, среднего телосложения, с черными волосами, прямым носом, карими глазами, без особых примет; в первый раз он был арестован и осужден в связи с ограблением банка, за что получил два года тюремного заключения. Но в аккуратно подшитых документах не нашел отражения тот факт, что Тони был высококлассный водитель, что он и доказал вчера; и если бы этот идиот-немец все делал как полагается, то сегодня их было бы в комнате четверо, а не трое. Он говорил боссу: «Если уж вы наняли немца, дайте ему ремонтировать машину, но не сажайте за руль». Босс не послушал его, и немец ныне покоится на дне Потомака. В следующий раз им придется пригласить
Тони бросил взгляд на Ксан Ту Хака, вьетнамец отвечал только на вопросы, обращенные непосредственно к нему. В 1973 году он бежал в Японию. Прими он участие в Олимпийских играх в Монреале, его имя получило бы широкую известность, потому что никто не смог бы ему противостоять в соревнованиях но пулевой стрельбе, но Ксан, обдумав открывающиеся перспективы, решил, что в подобной карьере не нуждается, и покинул олимпийскую сборную Японии. Тренер попытался выяснить у него, в чем дело, но безуспешно. Для Тони он продолжал оставаться паршивым джапом, хотя скрепя сердце тот был вынужден признать, что не знает другого человека, способного с восьмисот ярдов всадить десять пуль в самую середку мишени.
Ксан сидел молча и неподвижно, не сводя глаз с присутствующих, которые знали, что его участие заметно облегчит их задачу, хотя они не подозревали, с какой точностью этот невысокий хрупкий человек, чуть больше пяти футов ростом и весом в сто десять фунтов, кладет пули в цель.
Из всех троих Ксан был единственным, кто в свое время был женат. Его жена, тихая, добрая женщина, как водится в хорошей вьетнамской семье, принесла ему девочек-двойняшек, и они жили вчетвером, пока эти сволочи-американцы не убили всех троих. Сдерживая рыдания, Ксан стоял над скорченным телом жены и над изуродованными трупиками дочурок. Ксан не проронил ни слезинки. В свое время он повоевал в южновьетнамской армии, но теперь с него хватит; он молча поклялся отомстить за убитых. Он очутился в Японии и жил здесь тихо и мирно, работая в китайском ресторанчике и пользуясь американской правительственной программой помощи беженцам из Вьетнама. В 1974 году он получил японское гражданство, паспорт и начал новую жизнь.
Не в пример Тони, Ксан отнюдь не презирал тех, с кем ему приходилось работать. Он просто не думал о них. Ему было сделано предложение, и он согласился на него: один точный и быстрый выстрел, выстрел, за который ему будет хорошо уплачено и который он в какой-то мере может рассматривать как месть за изуродованные тела своей жены и дочерей. По сравнению с его участием в операции остальным отводилась подчиненная роль. Если они совершат как можно меньше дурацких ошибок, за ним дело не станет, он все сделает без сучка и задоринки. А потом вернется на Восток. В Бангкок, или Манилу, или, возможно, в Сингапур. Ксан еще не решил. Когда все будет кончено, ему потребуется — и у него будет для этого возможность — долгий отдых.
Еще один человек в комнате, Ральф Маттсон, вероятно, был самым колоритным из всех троих. Высокий, широкоплечий и стройный, с большим носом и тяжелым подбородком, после пяти лет работы специальным агентом ФБР сразу же вылетел оттуда, едва скончался Гувер. Верность друзьям и коллегам он считал сущим мусором. Тем не менее в ФБР он почерпнул достаточно знаний по криминологии, чтобы понимать, что к чему. Начал он с шантажа, а затем занялся более крупными делами. Он никому не доверял полностью в этой комнате и особенно тупому итальяшке, который, запаниковав, может нажать на тормоз вместо газа или трахнуть по башке не тому, кому надо. Все по-прежнему молчали.
Дверь распахнулась. Трое резко повернулись, готовые встретить опасность и не ожидая никаких приятных сюрпризов, но сразу же расслабились, увидев двоих вошедших.
Младший из вновь прибывших курил. Он сразу же занял место во главе стола. Другой сел за Маттсоном, справа от него. В знак знакомства все обменялись короткими кивками — и ничего больше. Младший (собравшиеся
Босс начал встречу принятым порядком, потребовав от присутствующих доложить положение дел. Первым начал Маттсон. Он говорил, мерно двигая тяжелой челюстью, и крупный нос покачивался в такт его словам.
— Я подключился к первому каналу.— Еще работая в ФБР, Маттсон украл один из портативных аппаратов «уоки-токи», находившихся на вооружении сотрудников; взяв его для выполнения какого-го рутинного задания, он впоследствии объявил, что потерял аппарат. Ему пришлось возместить стоимость потерянного имущества, но это была небольшая плата за привилегию слушать чужие разговоры.— Я знал, что грек скрывается где-то в Вашингтоне, и предположил, что с пулей в ноге он рано или поздно обратится в одну из пяти больниц. Частный врач для него слишком дорог. А потом я перехватил разговор этого сукина сына Стеймса по первому каналу насчет придурка-священника.
— Попрошу вас не богохульствовать,— сказал босс.
Стеймс вынес Маттсону четыре выговора во время его работы в ФБР. И Маттсон отнюдь не переживал по поводу его смерти. Он продолжил рассказ:
— Я слышал, как Стеймс по пути в больницу Вудро Вильсона просил кого-то зайти к отцу Грегори, чтобы тот навестил грека в больнице. Тут я сначала чего-то не уяснил, но потом вспомнил, что Стеймс сам грек, и вычислить отца Грегори было не так сложно. Я перехватил священника по телефону, сказал, что грек уже выписался и что в его услугах нет необходимости. Затем зашел в ближайшую греческую церковь, взял там облачение, рясу, шляпу и крест и направился прямиком в больницу. К тому времени, как я прибыл, Стеймс и Колверт уже уехали. У дежурной выяснил, в какой палате лежит Казефикис, а проскользнуть туда, чтобы тебя никто не заметил, труда не составляло. Когда я вошел, они дрыхли мертвым сном. Осталось только перерезать горло обоим.
Старший из пришедших позже моргнул.
— Да, да... На соседней койке лежал какой-то ниггер, и мы не могли позволить себе возможность риска. Он мог что-то подслушать, он мог запомнить меня, так что пришлось полоснуть по горлу и его.
Старшему стало дурно. Он не хотел смерти этих людей. Босс оставался бесстрастным.
— Затем я связался с Тони, который был на колесах. Он подъехал к их конторе и увидел, как оттуда выходят вместе Колверт и Стеймс. Остальное вы знаете. Тони выполнил все ваши указания.
Босс протянул ему сверток. В нем было сто пятидесятидолларовых банкнотов. В Америке принято платить работникам учитывая их должность и успехи; данный случай не представлял исключения.
— Окажись немец хладнокровнее,— счел нужным сказать свое слово и Тони,— он был бы здесь сейчас с нами.
— Что с машиной?
— Я махнул в мастерскую к Марио, сменил двигатель и номера, поменял крыло, отрихтовал и закрасил вмятины. Если даже владелец и найдет машину, он ее просто не узнает. Но на всякий случай я угнал другой «бьюик», 80-го года выпуска, в хорошем состоянии.