Захар Беркут
Шрифт:
— Вперед, товарищи, вперед, к лесу! — кричал Максим, и без передышки, молча, окровавленные и страшные, точно и вправду дикие звери, гнали дружинники перед собой убегающих монголов по направлению к лесу. Тугар Волк одним взглядом оценил положение и захохотал.
— Счастливой дороги! — крикнул он вслед удальцам. — На этой дороге мы еще встретимся!
— И он быстро отделил часть войска и послал ее вверх, на тухольскую дорогу, чтобы выйти дружинникам на встречу со стороны леса. Он знал хорошо, что посланные им монголы но-время поспеют. А сам с остальной частью отряда бросился вдогонку за тухольцам».
Три облака пыли плыли в поле над Опором; три кучки людей гнались одна за другой по этому полю. Впереди бежала кучка, перепуганных, разбитых монголов; за ними, догоняя их, наши молодцы
Вдруг убегавшие от тухольцев монголы остановились. Перед ними возникло неожиданное препятствие: глубокий, высеченный в скале проход — начало тухольской дороги. Проход был в этом месте глубиной почти в две сажени; стены его были отвесны и гладки, так что слезть по ним вниз было невозможно, а прыгать крайне опасно — особенно для первого ряда бегущих, которые могли ожидать, что сейчас же вслед за ними на них спрыгнет и второй ряд. В смертельной тревоге, которая и самому трусливому иной раз в последнюю минуту придает храбрости, остановились монголы и повернулись лицом к своим противникам. В: эту минуту у них блеснула неожиданная надежда: за неприятелем увидели они настигающих его своих единоверцев, — и руки их невольно схватились за оружие. Но этот внезапный прилив отваги уже не мог спасти, их. Как разбушевавшийся ураган, обрушились на них тухольские молодцы ломая и громя все преграды, — и столкнули их в пропасть. С воплем повалились те, кто стоял сзади, на дно прохода, в то время как передние погибали под мечами и топорами тухольскими. Теперь молодцы сами оказались у края отвесной стены и затрепетали. Сзади настигает Тугар Волк с монголами, а впереди эта страшная пропасть! Что делать? Минуты раздумья достаточно было для Максима. Вид лежащих на дне прохода изувеченных монголов навел его на удачную мысль.
Задний ряд пусть обернется лицом к монголам и сдержит на мгновение их натиск, а передний, — швыряй трупы монголов в проход и прыгай на них! — крикнул он.
— Ура! — закричали радостно удальцы, выполняя его приказ. Глухо ударялись теплые еще трупы монголов, падая на дно; забрезжила для наших молодцов надежда на спасение. Но уже налетела монгольская погоня, Тугар Волк впереди.
— Нет уж, — кричал он, — на этот раз вы не уйдете из моих рук! — И своим тяжелым топором повалил первого попавшегося противника, который еще вчера был его вернейшим лучником. Охнул смертельно раненный и упал к ногам боярина. Товарищ раненого занес топор над Тугаром, чтоб отомстить за смерть друга, но в этот миг сам был с двух сторон поднят на монгольские пики. Весь первый ряд удальцов полег после короткого сопротивления. Это были самые слабые, раненные в предыдущей битве, которые в погоне бежали самыми последними. Но все же они на минуту сдержали монголов, и их более счастливые товарищи находились уже в безопасности, на дне прохода.
— Стойте! — кричал своим Максим, — стройтесь в ряд и становитесь под стену! Если они захотят преследовать нас, тут мы им устроим кровавую баню.
— Первый ряд, прыгай за ними! — скомандовал в безрассудном увлечении Тугар Волк, и первый ряд монголов спрыгнул "вниз, но уже больше не поднялся, да многие и до дна не долетели живыми, встреченные еще в воздухе топорами тухольцев.
— Ура! — вскричали те торжествуя. — А ну-ка, второй ряд, прыгай и ты!
Но второй ряд стоял над проходом и не торопился прыгать. Тугар Волк увидел свою ошибку и быстро направил сильный отряд ниже, в долину, чтобы замкнуть выход из ущелья.
— Теперь не уйдут от нас пташки, — радовался он. — Вот уже мои ловцы подходят! А ну-ка, детки, вперед, за ними!
Бешеный крик монголов раздался в ущелье, тут же, под ногами Тугара Волка. Это был отряд, посланный им верхней дорогой наперерез дружинникам; снизу он ударил теперь на тухольцев.
— Бежим вниз! — вскричали тухольцы, но с одного взгляда убедились, что вся надежда на спасение рухнула. У входа внизу чернелась уже вторая группа монголов, шедшая навстречу им, чтобы наглухо запереть их в этой каменной клетке.
— Вот когда смерть нам! — сказал
И как же смело ринулись они! Собрав последние силы, ударили на монголов и, несмотря на неудобную, покатую местность, выгодную для монголов, еще раз смешали их ряды, еще раз нанесли им жестокий урон. Однако монголы силою своего разгона потеснили их вниз и расстроили их ряды. Геройски защищаясь, падали молодцы один за другим, только один Максим, хоть и дрался, как лев, не получил еще ни одной раны. Монголы избегали его, а если и нападали на него, то лишь в надежде выбить оружие из его рук, взять его живым. Таков был ясный приказ Тугара Волка.
Вот наскочил и второй монгольский отряд снизу: тухольцев стиснули в лишенной выхода каменной клетке, прижали к стене, и перед ними осталось столько свободного пространства, сколько могли они очистить своими мечами и топорами. Но руки тухольцев начинали слабеть, а монголы знай лезут и лезут на них, как волны в половодье. Уже некоторые, потеряв последнюю надежду и видя невозможность дальнейшей борьбы, вслепую бросались в самую гущу монголов и тут же погибали, рассеченные топорами. Другие, шепча молитвы, жались еще к стене, словно она могла оказать им какую-нибудь помощь; третьи, хоть по виду и защищались, но уже бессознательно, машинально взмахивая топорами, и смертельные удары, наносимые монголами, обрушивались уже на их бесчувственные и бездыханные трупы. Лишь небольшая горсточка самых сильных — пятеро их было, — окружив Максима, держалась еще стойко, подобно вершине скалы среди разбушевавшейся стихии. Три натиска монголов отразила эта горсточка воинов, стоя на груде трупов, словно на башне; уже мечи и топоры в руках героев иступились, одежда их, руки и лица были сплошь залиты кровью, — но все еще резко и отчетливо раздавался голос Максима, воодушевлявший товарищей на борьбу. Тугар Волк полусердито, полуизумленно смотрел на удальца сверху.
— Ей-богу, славный молодец! — молвил он сам себе. — Не удивляюсь, что он очаровал мою дочку. И меня самого он мог бы пленить своей рыцарской отвагой!
А затем, обернувшись к своим монголам, стоявшим у края обрыва, он крикнул:
— Вперед, прыгайте на них! Пора кончать эту резню! Лишь этого (указал на Максима) не трогайте!
И все разом, подобно тяжелой скале, обрушились монголы сверху на непобежденную еще кучку героев и повалили их наземь. Еще раз прозвучал бешеный крик, еще раз схватились монголы с тухольцами, но теперь ненадолго. На каждого из героев наваливалась целая толпа монголов — и все удальцы полегли мертвыми. Только один Максим стоял еще, как дуб среди поля. Он рассек голову тому монголу, который наскочил было на него, и уже замахнулся на другого, как вдруг чья-то сильная рука железными тисками сдавила его сзади за горло и швырнула оземь. Упал побежденный коварством Максим, и над ним, багровое от ярости и напряжения, склонилось лицо Тугара Волка.
— А что, смерд? — насмешливо кричал боярин. — Видишь теперь, что я умею держать слово? А ну-ка, дети, закуйте его в железные цепи!
— Хоть и в цепях, я все же буду вольным человеком. У меня цепи на руках, а у тебя на душе, — сказал Максим.
Боярин захохотал и отошел от него приводить в порядок монгольское войско, численность которого сильно уменьшилась после этой кровавой резни. С основной частью уцелевших еще монголов Тугар Волк направился к своему дому; остальным он приказал окружить злосчастный, заваленный трупами проход. Выделив всех здоровых для охраны прохода, он с небольшой кучкой своих и взятым в плен Максимом собрался возвращаться в лагерь.
— Проклятое мужичье! — ворчал боярин, подсчитывая свои потери, — сколько народу попортили! Ну, да к чорту монголов, их не жалко! Если б мне по этим трупам притти к власти, обратился бы и я против них! Но каков поганец этот Максим, вот это воин! А кто знает, может, и он пригодится для моих целей? Надо воспользоваться им, раз он у меня в руках. Он должен служить нам проводником в горах, — чорт его знает, что это за дорога у них и нет ли там каких-либо обходных путей! Теперь, когда он в моих руках, надо привлечь, приласкать его немного: кто знает, для чего еще он может пригодиться?