Заходер и все-все-все…
Шрифт:
Опрессовку делают для того, чтобы убедиться, что трасса не будет выпускать газ, где не надо. Должна приехать специальная машина, накачать в трубы воздух до определенного давления, и если манометр не покажет падение давления, значит, можно и газ пускать.
Но, на нашу беду, такая машина сломалась, — значит, долгожданный пуск газа откладывался на неопределенное время. А на носу осень. И тут Борис проявил совершенно необыкновенную изобретательность. Он прикатил электрический компрессор (даже такая электрическая штука оказалась у него), ввинтил манометр, который тоже нашелся в его хозяйстве, и мы начали накачивать воздух. Наш бедный компрессор, которым до этого накачивали только автомобильные камеры, страшно раскипятился, неприспособленный к такой нагрузке.
Уф! Я чувствую, что для описания всей процедуры не хватает технического гения нашей соседки Лели, которая вместо этого длинного описания сказала бы свое любимое слово, заменяющее ей все трудные термины: фердупела — и все стало бы ясно!
Кстати, именно сейчас я обязана рассказать о тайном пристрастии Бориса к слесарному делу. Он просто искал случай, чтобы нарезать, согнуть, свинтить или соединить трубы между собой или хоть с манометром, если это для чего-нибудь нужно, но если даже не нужно, то на даче всегда можно придумать такую работу. Например, устроить удобную разводку воды для полива сада, что совсем не просто: Конечно, кажется, что тирлимбомбомкать легко, — сказал Пятачок про себя, — но далеко не каждый и с этим сумеет справиться!
В сарае хранятся в идеальном порядке все «фердупелы», необходимые для подобных работ. Чтобы не показаться невежественной, замечу, что я рядом с ним научилась отличать метчик от плашки, тиски от прижима, гаечный ключ от отвертки, — так что не особенно ошибалась, когда помогала мужу.
Чего только у него нет!
Дрели, рубанок и пила — конечно, электрические, — сверла всех размеров, сварочные пистолеты, зарядные устройства для автомобиля, компрессор, вольтметры, генератор для подачи электричества на случай отключения, паяльные лампы. И все это не просто лежало, а работало.
Строчки из его стихотворения «Муравей» словно бы про него:
А главное, Ваша братия Любит Такие занятия!Из моего дневника:
30 августа 1994 года. Сегодня Борис сказал, что его заинтересовало объявление в «Книжном обозрении»: можно приобрести Британскую энциклопедию. «Подумал: поздно только…» — печально добавил он.
Всю жизнь он собирал книги, но все его библиотеки разными, неисповедимыми путями пропадали.
Из его записок: Тут приложили руку и мачехи (особенно последняя), и две войны. И, конечно, — жены.
Словом, при мне он начал (уже в который раз!) собирать библиотеку заново. На сегодняшний день вдоль стен в кабинете расположилось 60 книжных полок, включая книжный шкаф.
Самое большое место занимают разнообразные словари: 10 полок только в его кабинете. А сколько еще справочной литературы наверху, в светелке! Жизнь животных, зоология, биология; справочники по грибам, рыбам, по математике и астрономии, компьютеру. И, конечно, «добрый старый Брем», с которым он никогда не разлучался. Используя в своих сочинениях данные науки, всегда, если не был уверен, предварительно убеждался в точности материала. Но даже в стихах, где допустима некоторая вольность сюжета, он никогда не мог поместить тигра или кенгуру в Африке, считал, что птицам не пристало иметь зубы (как принято сейчас в мультипликации).
Помню,
Словари на всех языках.
Уникальный, доставшийся почти бесплатно, буквально с помойки, двадцатитомный немецкий конверсационный словарь Майерса (Meyers) 1902 года, где можно найти сведения обо всем на свете.
Лет тридцать тому назад одна знакомая сказала, что ее соседи вынуждены выбросить это уникальное собрание, так как необходимо срочно освободить квартиру. Мы тотчас поехали и забрали сокровище. Затрудняюсь сказать, кто из участников этой «сделки» был больше благодарен. Имея такого помощника, можно смело браться за любое дело: гнать самогон, строить дом, вышивать, изучать жизнь муравьев. И все это изложено не поверхностно, а глубоко — с чертежами, рисунками, планами и яркими четкими иллюстрациями, переложенными вощеной бумагой. (Но — нужно знать немецкий язык да еще уметь читать готический шрифт!)
Спектр интересов Заходера столь велик, что невозможно перечислить науки, которыми он интересовался. В первую очередь, конечно, все, что относится к языку, к языкам. Лингвистическим словарям несть числа. Одна полка занята семнадцатитомным словарем современного русского языка.
Это издание — память об одном из самых близких друзей, Всеволоде Михайловиче Розанове, ушедшем из жизни в 1985 году.
Сева, или, как Боря любовно называл его, «хрен-зи-хрыч», — сын известного писателя Николая Огнева (настоящее имя Михаил Розанов), автора раннего советского бестселлера «Дневник Кости Рябцева», — учился с ним в 9-м и 10-м классе той самой 25-й образцовой школы.
В трудные для Бориса годы Сева Розанов (как и Борис, в совершенстве владевший немецким языком) часто находил Борису «негритянскую» работу по переводам. Заходеру и Розанову принадлежит перевод пьесы Брехта «Мамаша Кураж и ее дети», которая очень успешно шла в Театре Маяковского. Помню их совместные воспоминания (несомненно рассчитанные на чувство юмора слушателей), в частности — о Севиных неоднократных женитьбах, где главной побудительной причиной смены одной жены на другую, как уверяли рассказчики, было увеличение размера носа каждой последующей, а за начальный эталон следовало принять первую жену, известную эстрадную артистку, мастера устных рассказов Елизавету Ауэрбах. Однако у вдовы, которая передала Борису лингвистический словарь, наоборот, очень хорошенький изящный носик, что может означать только резкую смену вкуса Бориного друга к концу жизни. Не могу же я усомниться в подлинности воспоминаний друзей…
Далее — Пушкин и Гете.
На полке, рядом с двумя академическими изданиями, стоят три скромных, изрядно потрепанных томика Пушкина: 1-й, 2-й и 4-й из шеститомного собрания 1936 года. Борис получил этот шеститомник летом того же 1936 года, победив на конкурсе буримэ в Парке культуры им. Горького.
Этими томиками я особенно дорожу. Не только потому, что это моя первая — и единственная — литературная награда, вернее — то, что от нее чудом уцелело, несмотря на стихийные силы, включая сюда войны (2), жен (3), переезды и соседей (много!) и прошедшие годы (без счета!).
И даже не потому, что мне тогда еще не было и 18 лет, а в конце концов, каждый имеет право на ностальгию по своей юности. Как говорит Ромен Роллан, «приятно вспомнить, что был так глуп когда-то. Как это освежает душу!»