Захватывающее желание
Шрифт:
Теперь каждый кусочек его когда-то свободного сердца принадлежал этой девушке. Джон Бочелли был на сто процентов влюблен в Лючию ДиСтефано, и то, что она находилась под ним, кончала для него... это было слишком.
Удовольствие распространялось по венам, пульсируя в каждой мышце, пока он толкался в нее снова и снова, а затем взорвалось, расщепляя и расплавляя в наслаждении его тело и мозг, меняя мужчину целиком, пока он с криком и содроганием освобождался внутри нежного лона девушки.
Не смотря на то, что Бочелли довольно жестко использовал ее, Лючия приняла всё, что он дал. Более того, девушка обвила его руками, когда Джон рухнул на нее, прижимаясь к нему,
— Спасибо тебе, — прошептала она. — Это было идеально.
— Нет, это ты идеальна.
Ее сонная улыбка проникла прямо в его сердце. Затем Лючия закрыла глаза и, прижавшись к нему, задремала. Джон прижал ее себе.
Он пропал. Нет шансов, что он снова позволит этой женщине уйти. Как только они разгадают загадку ее отца, он выложит все карты на стол и будет молиться, чтобы она чувствовала то же самое.
Глава 5
На следующее утро Лючия в своем маленьком черном платье вышла из вестибюля отеля. Джон шел рядом, шифр и ключ, оставленные ее отцом, лежали у него в кармане. Мужчина ничем не напоминал того нежного любовника, которым он был прошлой ночью. И несколько часов спустя. И снова этим утром, когда девушка вышла из душа. Каждый ее шаг был напоминанием о том, насколько чувствительно ее лоно и каким требовательным любовником был Бочелли. Но она не променяла бы их совместное время ни на что в мире.
Около одиннадцати утра, когда они оказались на улице, ведущей к ресторану «У Селесты», счастливый кокон, в котором пребывала Лючия, растворился. Нервы разрушали самообладание, заставляя сжиматься внутренности в животе. Отец пытался ей что-то сказать из могилы, и она не хотела его повести. К тому же, Джон ясно дал понять, что всё это может быть опасно. Он заставил ее пообещать точно и без промедления следовать его указаниям, если что-то произойдет.
Когда они дошли до старого кирпичного здания с маленькой белой табличкой «У Селесты: семейное предприятие с 1967 года», женщина с седыми волосами, живыми темными глазами и приятным круглым лицом открыла дверь и впустила их.
Ее глаза, взирающие на Джона, тронула улыбка:
— Я помню тебя. Ты давненько не приходил к Селесте, да? Такой красавчик. — Женщина похлопала Бочелли по лицу.
Лючия могла поклясться, что заметила, как Джон покраснел.
— Спасибо, Селеста.
— Моя дочь, она всё еще одинока... — женщина сверкнула очередной улыбкой, затем перевела глаза на Лючию. — Ах, но я вижу, что опоздала. И che bella donna [11] ! — она подмигнула.
Как мило со стороны Селесты назвать ее красивой. Заговорщицки посмотрев на Джона, Лючия протянула женщине руку:
11
с итал. – «какая красавица»
— Я Лючия ДиСтефано. Я думаю, вы знали моего отца?
— Ах. Конечно.
Селеста крепко обняла девушку, словно приветствуя давно потерянного родственника, затем отступила на шаг с затуманенным взором и перекрестилась:
— Светлая ему память. Он всегда был добр ко мне и моей семье. Он говорил о тебе с гордостью.
Это согрело душу Лючию. Николас ДиСтефано не выставлял свои чувства напоказ. Он никогда открыто не говорил дочери, что гордился
— Спасибо вам. Я скучаю по нему. — Она сглотнула ком в горле.
Джон взял Лючию за руку, поглаживая запястье большим пальцем, выражая молчаливую поддержку. Девушка набралась смелости и спросила у Селесты:
— Возможно, он оставил здесь что-то для меня? Какой-нибудь клочок бумаги?
Селеста отпрянула, затем ударила себя ладонью по лбу:
— Mamma Mia! [12] Ну конечно. Следуйте за мной...
Испытывая волнение, Лючия следовала за Селестой через скромный обеденный зал с клетчатыми скатертями и белыми салфетками на кухню. Запах чеснока, базилика и орегано, обжаренного на медленном огне с сочными спелыми томатами, смешивался с божественным запахом свежеиспеченного хлеба. Желудок заурчал, и Лючия смущенно подумала о том, что еда из обслуживания номеров успела остыть, пока Джон прижимал ее к постели и учил множеству способов, способных заставить ее тело пылать.
12
«моя мама» – в англ. языке является устойчивым выражением, означающим крайнее удивление
Хозяйка привела их в маленький офис в задней части ресторана, села за потрепанный письменный стол и залезла в ящик для бумаг.
— Да благословит Господь твоего отца. Он ел здесь почти каждую неделю на протяжении тридцати лет. И был как семья.
Лючия нахмурила брови. Но он ни разу не приводил ее сюда. Она никогда даже не слышала об этом заведении. Отец был скрытным человеком и, как хотелось верить девушке, всё это не означало, что он любил ее меньше.
Селеста продолжала обыскивать ящик:
— Он всегда приводил своих товарищей. Они пили и смеялись. И оставляли хорошие чаевые,— женщина засмеялась, а затем ее улыбка померкла. — Твой отец, он помог моему сыну отвадить местных бандитов, которые требовали у нас деньги за защиту. Он каждый раз благодарил меня за вкусную еду. И пришел на похороны моего мужа пять лет назад – он крепко обнял меня и сказал: «Если тебе или твоим детям что-нибудь понадобится, позвони мне».
Серьезно? Ее отец всегда был загадкой, он держал между ними дистанцию, и Лючия не понимала почему. Повзрослев, она догадалась, это был его способ защитить дочь, удерживая как можно дальше от своих партнеров-мафиози. С одной стороны, девушка завидовала тому, что эта женщина и ее семья знала Николаса ДиСтефано настолько хорошо, чтобы называть другом. С другой стороны, отбросив зависть, она испытывала радость от того, что была права, полагая, что ее отец на самом деле имел доброе сердце. Нет, она понимала, что он не был ангелом, но он был ее папой. И Лючия любила его, как видимо и Селеста.
— Ах, я нашла. Вот. — Пожилая женщина протянула девушке конверт.
Лючия осторожно взяла его, с колотящимся сердцем сжав пальцы вокруг слегка пожелтевшей бумаги:
— Спасибо вам. Вы не помните, когда отец дал вам это?
— Незадолго до его смерти. Я слышала, как он говорил какому-то человеку, что не доверяет никому в своем окружении...
И был прав. Лючия мечтала, чтобы он смог предотвратить собственное убийство. Проклятье, она жалела о том, что он рассказал ей о своих подозрениях, хотя умом понимала, что ничем не смогла бы ему помочь.