Заир
Шрифт:
Михаил помолчал.
– Стоит! И мы будем продолжать, хоть и знаем, что наша душа - да, она бессмертна!
– бьется в паутине времени со всеми ее возможностями и ограничениями. Покуда хватит сил, мы будем высвобождаться из этой паутины. А когда иссякнут силы и мы вернемся к истории, "которую нам рассказывают", то все равно будем вспоминать наши прежние битвы и готовиться к новым. Мы вступим в них, когда условия будут более благоприятными. Аминь.
– Аминь, - отозвались остальные.
– Я должен поговорить с Госпожой, - сказал юноша с "ирокезом".
– Не
Раздался разочарованный ропот: в отличие от посетителей армянского ресторана эти люди знали историю Михаила, о голосе и о "присутствии". Однако он поднялся и вышел на кухню. Я последовал за ним.
Я спросил, как им удалось раздобыть эту квартиру. Он объяснил мне, что по французским законам любой гражданин имеет право легально пользоваться недвижимостью, ко - торой не пользуется ее владелец. Иными словами, они - "скваттеры".
Мысль о том, что меня ждет Мари, не давала мне покоя. Михаил взял меня за руку.
– Вы сказали сегодня, что уедете в степь. Еще раз прошу вас - возьмите меня с собой. Я должен побывать на родине, пусть хоть ненадолго, но у меня нет денег. Я стосковался по моему народу, я хочу повидать мать, друзей. Я мог бы сказать вам, что знаю от Голоса, что понадоблюсь вам, но это будет не правдой: вы найдете Эстер сами, и ничья помощь вам будет не нужна. Просто мне нужно подзарядиться энергией отчизны.
– Я могу дать вам денег на билет туда и обратно.
– Знаю. Но мне бы хотелось отправиться туда вместе с вами, вместе приехать в городок, где живет Эстер, ощутить на лице прикосновение степного ветра, помочь вам пройти путь, ведущий к женщине, которая любит. Она сыграла - и продолжает играть - очень важную роль в моей жизни. Наблюдая за происходящими в ней переменами, видя ее решимость, я многому научился да и продолжаю учиться. Помните, я говорил о "неоконченных историях"? Мне хотелось бы оставаться с вами рядом до тех пор, пока перед нами не предстанет ее дом. Только тогда я смог бы считать, что этот период ее - моей - жизни завершен. Как только мы увидим дом, я оставлю вас одного.
Не зная, что ему ответить, я решил заговорить о другом и спросил, что же за люди сидят сейчас кружком в соседней комнате?
– Люди, которые боятся, что их постигнет та же участь, что и ваше поколение - поколение людей, мечтавших преобразить мир, но в конце концов сдавшихся на милость "действительности". Мы притворяемся сильными, потому что слабы. Нас еще мало, очень мало, но я надеюсь, что так будет не всегда - люди не могут обманываться бесконечно. Так что же вы мне ответите?
– Михаил, вы знаете, что я всеми силами души стремлюсь освободиться от моей "личной истории". Еще совсем недавно я считал бы, что куда удобней и легче совершить эту поездку с вами - с человеком, знающим и регион, и местные обычаи, и возможные опасности. Но теперь я знаю, что должен в одиночку размотать нить Ариадны и выйти из лабиринта, в который попал. Моя жизнь изменилась, мне кажется, я помолодел на десять, а то и на двадцать лет - и этого достаточно, чтобы отправиться на поиски приключения.
– И когда же вы намерены отправиться?
– Как только получу визу.
– Да пребудет с вами Госпожа. Голос говорит мне, что время пришло. Если передумаете, дайте знать.
***
"Новые варвары" разлеглись на полу, собираясь поспать. По дороге домой я размышлял о том, что жизнь человека моего возраста оказалась куда веселей, чем я представлял: всегда можно вновь стать молодым и безумным. Я был так погружен в свои мысли, что не сразу заметил, а заметив - удивился, что прохожие не уступают мне дорогу, не отводят глаза, боясь повстречаться со мной взглядом. Никто вообще не обращал на меня внимания, и мне это нравилось, и город вновь стал прежним - и можно было понять короля Генриха IV, который, когда его бранили за то, что он изменил своей вере и женился на католичке, ответил: "Париж стоит обедни".
Париж стоит гораздо большего. Перед моим мысленным взором предстали религиозные бойни, кровавые ритуалы, короли и королевы, музеи, замки, художники, которые страдали, писатели, которые напивались, философы, которые кончали с собой, военные, которые замышляли покорить весь мир, предатели, которые одним движением руки свергали династию, истории, которые позабылись, а теперь опять воскресли в памяти - и рассказываются на новый лад.
***
Впервые за очень долгое время я, переступив порог моего дома, не присел к компьютеру проверить почту и срочно послать ответ. Ничего срочного. Я даже не пошел убедиться, что Мари спит, ибо знал, что она лишь притворяется спящей.
Я не включил телевизор посмотреть ночные новости, потому что новости эти я знал с детства: одна страна угрожает другой, кто-то кого-то предал, экономика переживает упадок, Израиль и Палестина за протекшие пятьдесят лет так и не пришли к соглашению, еще один взрыв, еще один ураган оставил тысячи людей без крова.
Я вспомнил, как утром, поскольку террористических актов не случилось, в виде главной новости преподносили переворот на Гаити. Какое мне дело до Гаити?! Какое отношение это имеет ко мне, к моей жене, к ценам на хлеб в Париже, к племени Михаила? Как можно истратить пять драгоценных минут жизни на то, чтобы слушать о мятежниках и президенте, смотреть на уличные манифестации, репортажи о которых крутят бессчетное количество раз и преподносят как важнейшее событие в истории человечества. Переворот на Гаити! И я верил! И досматривал до конца! Нет, в самом деле, дуракам следует выдавать особые удостоверения личности, поскольку именно дураки поддерживают коллективную глупость.
Я открыл окно, впустив в комнату ледяной ночной воздух, разделся, убеждая себя, что смогу вытерпеть стужу, и некоторое время стоял, ни о чем не думая, чувствуя лишь, что мои ноги попирают пол, глаза устремлены на Эйфелеву башню, уши слышат собачий лай, завывание сирен, человеческую речь, в которой, впрочем, не мог разобрать ни слова. Я не был в эти мгновения самим собой - и никем другим. И это было прекрасно.
***
– Ты сегодня какая-то странная.