Зак и Мия
Шрифт:
– Он тебе нравился?
Мама отпускает рычаг, и тиканье замирает. Она вешает его на крючок, закручивает крышку и медленно оглядывает колонку, как будто это он, все восемнадцать лет назад.
– Я думала, что он мой счастливый билет.
– А что оказалось?
– А оказалось, что счастливый билет – это ты.
Мы покидаем заправку и проезжаем по главной улице города. Минуем забегаловку с бургерами, супермаркет, мясную лавку, газетный киоск и
Я пытаюсь представить маму в школьные годы, как она веселится с подружками в парке, рассказывает про парня на «Магне» – крутая тачка по местным меркам. Пытаюсь представить, как она выглядела. В короткой форме, пьет колу через трубочку, произносит слово «крутая».
Здесь каждый угол – призрак ее прошлого. Мама ведет неспеша, будто тоже их видит и разглядывает.
Она еще замедляет ход и останавливается у булочной. Я иду следом за ней по тротуару и ныряю за пластиковые полоски, которые служат вместо двери. Стоит сильный запах дрожжей.
– Да ну, все поменяли, – говорит она разочарованно. – Здесь раньше раскладывали пончики с джемом на подносах.
Пончики теперь лежат на витрине: маленькие, с глазурью и цветной присыпкой. Я бы от такого не отказалась, но мама заказывает какой-то тортик с миндалем.
– Мы каждый день его заказывали после школы, – рассказывает она.
– И что, никто не растолстел?
– Бонни всегда была худющая, как щепка, а вот у Клэр были внушительные формы.
Я несу пирожные и айс-кофе за столик и стряхиваю крошки с клеенчатой скатерти.
– Можем взять все в машину, – предлагает мама. Но я качаю головой. Спешить некуда. Во сколько бы мы ни приехали к Заку, итог будет один. Если честно, я вообще жалею, что мы едем.
Мама открывает упаковку.
– Даже тортик не такой, как раньше.
– А ты сама какой была раньше?
– Я была… самой обычной.
– Это ты-то обычная? – я смеюсь, вспоминая слова Шаи. – Тебе нравилось в школе?
– Больше, чем на заправке.
– А какой у тебя был любимый предмет?
– Биология.
– Ничего себе. А в чем ты была на выпускном?
Почему-то мне рисуется синий бархат и огромный цветок в волосах.
– Я не попала на выпускной, потому что уехала рожать тебя.
Значит, не было синего бархата, а была только беременная девочка в родительской машине. Они втроем поехали в Перт, чтобы никто не знал о позоре. Чтобы начать в другом городе с чистого листа. И вот так появилась я.
– А что стало с Крисом из «Магны»?
– Я десять раз тебе рассказывала.
– Значит, я не помню. Расскажи опять.
Она ковыряет тортик вилкой и не смотрит на меня.
– Он обещал, что увезет меня
Представляю ее, юную, на заправке, как она стоит и ждет. С секретом, который меняет ее тело. С разбитым сердцем и чувством беспомощности. Стоит, смотрит на дорогу и рассыпается на части.
– А Бонни и Клэр тебя не поддерживали?
– Они ничего не знали. Я даже перед отъездом ничего не сказала.
– Почему?
– Мне было стыдно.
– Ты стыдилась беременности?
– Нет, своей фантазии. Придумала себе сказочную жизнь со сказочным принцем, да так в нее и не попала.
Тортики с миндальной стружкой, «Кока-кола», длинные тексты песен, мечты о лучшей жизни, надежда уехать далеко-далеко. Вот она, сидит передо мной, бывшая девочка-подросток, которой просто хочется любви, и поэтому она боится быть собой, быть несовершенной, проигравшей, стыдной. Испуганной. Бегущей прочь.
Зачем мы вечно от чего-то убегаем?
– Ты не скучаешь по друзьям отсюда?
– Сколько воды утекло. Эх, лучше бы мы взяли пирожные «ежики».
– Ты не жалеешь, что родила меня?
– Нет, Мия. Мы про это тоже говорили!
А я, выходит, опять не услышала. Неудивительно: с момента, когда она заставила меня носить брекеты в начальной школе, я любые ее слова считала враждебными по умолчанию. Тебе нужны брекеты, чтобы зубы не остались кривыми, как у меня! Полгода споров, и я проиграла. И больше ничего не слышала. Погладь одежду! Сделай уроки! Выпрями спину! Не бросай школу! Не встречайся с этим мальчиком!
А потом вдруг: Режьте ногу, только спасите мою девочку!
Это значило, что она меня любит. И боится потерять.
– Я ничего не помню. Расскажи опять.
Бумажный пакет с двумя «ежиками» трясется над приборной доской. Город остался далеко позади, и тут мама внезапно чертыхается.
– А я вообще заплатила за бензин?
Я вспоминаю заправку: мама прислоняется к машине, мама разговаривает с бензоколонкой.
Я смеюсь.
– Нет.
– Твою мать.
Она прикусывает язык и смотрит на меня чуть виновато, но не разворачивается.
– Остановимся на обратном пути.
Мы обе знаем, что этого не будет. Ни ей, ни мне не захочется побывать там снова. И тут меня осеняет:
– Ролл с курицей! Я уломала Зака съесть один. Вдруг рецидив из-за него?
– Не может быть.
– Но я даже не знаю, что туда кладут, а у Зака огромный список запрещенной еды, и не надо было…
Мама кладет мне руку на плечо.
– Мия, дело не в глупом ролле.
Моя слеза бежит по ее пальцам.
– А если в нем? А если это из-за меня?