Закаленные крылья

Симеонов Симеон

К всеобщему удивлению, полковник Михалакиев не отклонил и не отсрочил этой встречи. Он как будто стремился к ней больше нас. В его кабинет мы вошли вчетвером.

–  Ну, кто будет говорить?
– спросил полковник, равнодушно взглянув на нас. Мы заметили, что у сидящего перед нами пышущего здоровьем и силой человека на редкость отталкивающий взгляд зверя, как будто бы обдумывающего, продемонстрировать свое безразличие к жертве или с остервенением наброситься на нее.

–  Я буду говорить, господин полковник, - вышел вперед Валентин.

–  Хорошо, - согласился

Михалакиев и пристально посмотрел на него. Холодная маска на лице полковника не выдавала никаких чувств.
– Хочу знать: чего вы требуете?

–  Мы пришли протестовать против условий, введенных с вашего согласия и превративших военное училище в концентрационный лагерь. [28]

–  Только из-за этого вы и явились?

–  Не только из-за этого, господин Михалакиев!
– взорвался Стефан.
– Мы пришли научить вас, как нужно вести себя с партизанами. Нам кажется, что вы меньше всего имеете оснований забывать о том, что произошло в Болгарии.

–  Этот упрек вы адресуете лично мне или вообще офицерам?
– спросил раздраженно Михалакиев и приподнялся с кресла.

–  Понимайте как вам угодно.

–  Ну хорошо, тогда вы принуждаете меня к откровенности. Не вам решать, останемся ли мы служить в армии, и не нам, сможете ли вы нас заменить. А раз так, я не интересуюсь, кем вы были прежде: для меня вы солдаты, и я имею полное право поступать так, как сочту целесообразным.

–  Это и есть ваш ответ?
– ощетинился Илия Тотев.
– Значит, вы берете на себя всю ответственность за создавшееся положение? Кажется мне, господин полковник, что вы не отдаете себе отчета в том, что победителями являемся мы, а вы - побежденными.

Эти слова очень задели Михалакиева, и он не смог сдержаться:

–  Господа курсанты, если вам здесь не нравится, можете отправиться на фронт. Там условия куда лучше. Я своих приказов не отменю. Вы свободны.

Мы, четверо курсантов, вышли в коридор и стали совещаться.

–  А теперь что мы будем делать?
– спросил Валентин, встревоженный и растерянный.
– Наши переговоры провалились.

–  Мы еще повоюем!
– Мой голос прозвучал твердо и бескомпромиссно. Трое моих товарищей недоуменно посмотрели на меня:

–  Как же мы будем воевать?

–  Друзья, Михалакиев сейчас над нами смеется. Давайте же признаемся, что он сумел поставить нас в унизительное положение и мы позорнейшим образом покинули его кабинет, - целиком отдавшись своим чувствам, вслух рассуждал я.
– Будет обидно, если мы не добьемся своего.

–  Ну хорошо, всем ясно, что тебя это задело, - [29] прервал меня Илия Тотев.
– Скажи, что же ты предлагаешь?

–  Предлагаю объявить забастовку.

–  Забастовку? Вот это можно обсудить! Будем бастовать до тех пор, пока они не прекратят свои безобразия, - согласился Стефан Ангелов.

–  Нужно все хорошо обдумать, - одобрительно произнес Илия Тотев и негромко, но весело стал напевать известную песню «Партизан к бою готовится».

–  Товарищи, не спешите, - остановил нас Валентин.-Мы можем или выиграть, или потерять все, и тогда раз и навсегда придется

проститься с небом. Давайте трезво обдумаем создавшееся положение. Если мы предложим нашим товарищам начать забастовку, все до единого нас поддержат. Но мы не имеем права ошибиться. Не имеем! Обстановка во всей стране тяжелая, и мы не можем подливать масла в огонь. Ну, может ли кто-нибудь из вас предположить, что наш Центральный Комитет не отдает себе отчета в том, что происходит в армии? Это исключено! Именно поэтому он и направил в армию коммунистов в качестве заместителей командиров. Подумайте сами, что означает забастовка в армии. Это же равносильно бунту!

–  В этом нет ничего опасного, - замахал руками Илия Тотев.
– Наоборот, уверяю тебя, что нас даже похвалят за тот урок, который мы дадим господам офицерам. И мы немного разбираемся в политике, Валентин, партия нас послала учиться на летчиков, а не в концентрационный лагерь. Песенка господина Михалакиева уже спета, и, если мы ему намылим шею, никто не станет его защищать. Я - за забастовку.

–  И я!
– воодушевленно поддержал его Стефан.

–  Вы меня не поняли, товарищи, - возразил Валентин.
– В принципе и я согласен.

–  Тогда о чем же мы спорим?
– пожал плечами Илия Тотев.

–  Не спорим, а обсуждаем.

–  Вот теперь ты мне нравишься.

–  Раз мы собираемся объявлять забастовку, то нужно выработать условия для переговоров. По-моему, они должны выражаться в следующем: во-первых, нас должны начать по-настоящему обучать; во-вторых, отменить этот тюремный режим; в-третьих, не принуждать нас [30] молиться. Впрочем, о молитвах, пожалуй, можно и не говорить, ибо мы их уже отменили…

–  Браво, Валентин! Здорово соображаешь! Тебе предоставляется слово, чтобы сформулировать условия, а нам - остальное… - уже совсем по-деловому заговорил Стефан.

–  А нам - организация забастовки!

Сколько времени понадобилось для того, чтобы нас покорила идея начать забастовку и чтобы мы отдались ей со всей невоздержанностью нашей буйной молодости? Не больше чем полчаса. Нас поддержали курсанты. Так маленький ручеек, пробившийся на поверхность где-то на горной вершине, начинает расти, бурлить, увлекая за собой все новые и новые ручьи и потоки. Офицеры, издали наблюдавшие за возбужденной и шумной ротой, наверное, подумали, что причиной оживления стало какое-то событие, происшедшее вне школы. Никто не успел узнать, что произошло, потому что мы быстро ушли в спальное помещение, которое сразу же сделалось похожим на растревоженный муравейник.

Должно быть, только полковник Михалакиев разгадал наши намерения. Он распорядился разыскать фельдфебеля и послал его к нам выяснить, что случилось. Как раз наступило время ужина. Как всегда подтянутый и надутый, Индюк приблизился к казарменному помещению, но уже у дверей его встретила вооруженная охрана.

–  Сюда входить нельзя!
– раздались гневные голоса, в которых звучала и угроза.
– Назад! Назад!

–  Вы что, сдурели? Стройтесь, пора идти на ужин!
– не очень уверенно скомандовал Индюк.