Закат раздрая. Часть 2. Юрий Данилович (1281 – 1325)
Шрифт:
Кого избрать: Геронтий? Пётр?
Внетьё71 с Волыни иерархом,
Но общерусский пересмотр?
Чтобы по прихоти Волыни
Всю митрополию разбили?
Нельзя предместникам под стать
Ошибок давних повторять72.
И патриарх решил задачу,
Одобрил выбор басилевс73,
Раздрай Руси для церкви мрачен,
Пучину б страшную разверз.
Чтоб сохранить,
Для митрополии единство,
Итогом мысль его мудра -
Митрополитом взять Петра.
Служенья сложного начало,
Да не в удел, в дробленье грусть,
Установленье означало,
Что Киевским и на всю Русь!
Уехал в русскую землицу,
За души православных биться,
Добыв к великим чудесам,
Икону, что писал он сам.
Меженина
74
1
Весь год в Залесье неудачен:
Безлетье, сушь, неурожай.
Михайло долей озадачен –
Спасти от глада. Угрожай
Ему все армии вселенной,
Не струсил б воли тяжеленой.
А как, хоть трижды ты будь князь,
Стихию бить, что разошлась?
Здесь колосок к земле припавший,
Отнюдь не кованная рать,
Почти не жил, и прелью ставши,
Уже собрался умирать.
Как будто величавый воин,
Стал главной битвы недостоин –
То, что должно кормить, спасать.
Печалит каждой быдни75 пядь.
Князь над колосьями пригнулся,
Труху истёрши на ладонь.
Слегка подул. Под стуки пульса
Осталось зёрнышко. Трезвонь,
Что нынче хлеб ни жат, ни молот,
Что вскорости нависнет голод
Над всей землёй, митрополит!
Но… Пётр в Киеве сидит.
Велел князь, всё, что только можно
Собрать с полей в амбар под ключ:
«Рогожей застели двухсложной!
Коней, быков зерном навьючь».
Но бык нейдёт, два шага – набок.
Тяжеловоз и тот в припадок
Трясучий пал, в момент одрях
С кровавой пеной на губах.
Во стойлах скот нещадно гибнет,
Пришла беда за каждый тын.
Вселился ужас в княжей гридне –
Слегли все кони у дружин.
Вчера еще жила конюшня,
А уже к вечеру недужно
Взоржали, хворый дав оскал,
И каждый конь наутро пал.
Михайло носится по градам,
Помочь одним, спасти других.
Проблемами вокруг зажатый,
Сражался, чтобы глад притих.
Хлеб прелый кое-как собрали,
Но ясно – надо ждать печали.
И чтоб народ не ел полынь,
Послал за житом на Волынь.
Не
Пять цен за это исцарапав.
2
Вздохнул великий князь свободно,
Хоть голод будет не тяжёл.
Уснул в довольстве благородном,
Как все амбары обошёл.
Во сне узрел вид спорких76 пашен,
А наяву простор окрашен
Закатом рудным как пожар
В лохмотьях черных мрачных хмар.
Упала тьма покровом ночи,
В округе тишь… Лишь тонкий писк
Откуда-то из дальних точек
Приблизился, и уйма брызг
Зардела, словно может высечь
Геенна искр тысячи тысяч.
Мышей бесчисленный кагал
Вкрадясь в амбары, всё пожрал.
Хлеб, что спасли в неурожае,
И что свезли со стороны,
Гурьба пищащая съедает,
И люди жита лишены.
Внутрь просочившись через щели,
Сгубили всё, что захотели.
Злорадством гибельным объят,
Опять расправил крылья глад77.
Как так?! Веками жили рядом
И мышь, и русский человек.
Вредил грызун, но чтоб до глада,
Такого не было вовек.
Худые из мышей соседи,
Но чтоб совсем зимой без снеди…
Чем князь прогневал Небеса,
Чтоб цикл бедствий начался?
Напала злая меженина!
Под звезды поднялась цена.
Колонны нищих, как стремнина,
Текли в Залесья города.
Едва идут, еды ни грану,
А тут еще и мор нагрянул78.
Нет сил о гибнувших всплакнуть,
Устлали мертвецами путь.
Пропали люди, скот, пушнина.
Напала злая меженина…
3
Ох, Киев, где твоё величье?
Где людность древних площадей?
Теперь за жалкою добычей
Сюда шёл тот, кого взашей
С приличных градов изгоняли,
Чтоб здесь, не ведая морали,
С развалин, хоть прибыток мал,
Украсть, что прежде не украл.
Кто защитит? Народ? Дружина?
Почти что обезлюдил град:
Батый, Ногай, Тохта79 – пустынно…
И гонор Древних игом смят.
Лишь памятью почти былинной
Стоят руины Десятинной80.
Да Лавру, как не тщится злость,
Святая охраняет кость.
Немного сведений осталось,
Как Киев год прожил с Петром.
Велико сотворил иль малость,
В беде ютился иль добром.
Зато всеместно знаменито