Закат раздрая. Часть 2. Юрий Данилович (1281 – 1325)
Шрифт:
Что видно за Руси плетнём?
Французы «папу» в Авиньоне,
Решив, что давний Рим ослаб,
Пленили, и в своём резоне
Травили предыдущих «пап»40.
Подбив опушку горностаем,
В крови Шотландию купая,
Тройной английский леопард
От вкуса горской крови рад41.
Грызёт, не делая им чести,
Почти уж шесть веков
(И впереди еще лет двести42),
Испанцев мавров халифат.
Южней, не чувствуя провала,
Страна ромеев догнивала.
У Византии быт непрост,
Проспали оттоманов рост.
На княжества разбита Польша.
В раздрае малых городов,
Её монгол топтал не больше,
Чем Русь, и был не так суров
К ней перст судьбы, храня живою,
С необъяснимой щедротою.
Свою с Ордой похерив рать43,
Калека стала оживать.
Ещё Литва вздыхает тяжко,
Осколки Западной Руси,
Ее еще секут, бродяжку,
К несчастью, из последних сил.
Литва и Польша с виду бренны,
Две беспринципные гиены
Еще друг друга не грызут,
Державный замышляя блуд.
В танцовщицах различных видов
В Орде по-прежнему Тохта44
Занят убийством чингизидов,
Средь пьяных дел и визг хлыста.
Уже немолодой, и ныне
Пора подумать и о сыне45.
К нему, расчета не тая,
На суд поехали князья.
Есть место радости и фальши
И в жизни русских городов.
Мы к ним ещё вернёмся дальше,
Но очень важно пару слов
Уже сейчас, поодиночке,
Сказать о двух важнейших точках:
Про древний новгородский путь
И Нижний Град упомянуть.
Пришедших с миром издалече,
Отправил прочь послов Твери
Ильменьский Новгород на вече,
Желающих уговорить,
Во граде, не устроив рати,
Михайлу на столе признать, и
Мол, как решится всё окрест46,
Тогда и поцелуем крест47.
А в Нижнем бунты учинили.
Узнав, что умер князь Андрей,
Его бояр, вздымая вилы,
Решили с града гнать взашей.
Но те осмелились перечить,
Тогда народ, сойдясь на вече,
Крича, что старый князь не мил,
Выпровождаемых побил48.
Ханский суд
1
Тохта с последней нашей встречи49,
Заматерел и осмелел.
Ногай50
Лишь хан теперь властитель дел.
Обрюзг, состарился, расползся,
Лоснится жир на круглом торсе.
Бояр московских и тверских
Он встретил как рабов своих.
Князей послушал и с ленцою
Кивком отправил отдыхать:
«Потом решу!». Князья ж рысцою,
Как будто челядь, а не знать,
Из юрты быстро удалились,
И… подкуп начал путь извилист:
Летели соболь, серебро,
Лишь бы с решеньем повезло.
И к хану в юрту устремила
Советчиков продажных рать.
За Юрья, кто за Михаила,
Тохту пустились подстрекать.
Хан видел множество усилий,
Что Тверь с Москвой мошны раскрыли.
Тогда Тохта промолвил злясь:
«Кто большей выход51 даст, тот князь!».
Почуял Юрий праздник скорый,
В сравненье с Тверью он богат.
В Москве, закрыв вместилищ створы,
Не зря старался младший брат,
Не зря использовалась сила,
Так что достаточно скопила,
И вволю Юрью наскребла
Орды на подкуп серебра.
И побежал бы князь московский,
Не мысля, как досель привык,
Спесиво, на интригу ловкий,
Чтоб только выкупить ярлык.
Но только ближние бояре,
Кому годами опыт дарен,
И от себя, и от земли
Склонившись просьбу донесли.
«Послушай, княже, не серчая.
Негоже приумножить дань,
Небезгранична боль людская,
И так невмочь, ты только глянь,
Вздыхает Русь от пресса дани,
И если жом ещё прибавим,
Погибнем, если вдругорядь
На выход негде будет взять».
Князь недовольно сдвинул брови,
Хотел вспылить и гнать взашей,
Привычно громко сквернословя,
Чтоб повалились со скамей,
Но… тяжело вздохнув, умолкнул.
От глупой ярости – что толку?
В глаза взглянул и лишь спросил
Остыв: «А что там Михаил?».
«Тверской князь вовсе не безумен», -
Бояре отвечали враз, -
«И мудрый с ним тверской игумен,
Что Русь печали не предаст.
Не может Тверь стола за-ради,
Людей обречь на смерть во гладе.
Оставьте дань, как есть сейчас».
Да-а… князя разговор потряс.
Вдруг понял, за любимой властью,
Что от отца пришла сама,
Людские судьбы. Он лишь частью,
Как ни набиты закрома,
Земли великой был и будет,
А важен всяк в крещённом люде,
Тому, кто смотрит с небеси