Заказ на (не)любовь
Шрифт:
— Я все верну. Все до копейки. Не сразу, но обязательно верну. Продам квартиру, это займет какое-то время, но…
— Зачем мне твоя квартира? — усмехается женщина. — И возвращать ничего не надо, у нас нет проблем с деньгами.
Я застываю. Что-то не так в ее словах, но пока не могу понять, что именно. Но если не нужны назад деньги, что она хочет взамен? Чтобы я оставила Льва?
Меня накрывает внезапное осознание, что слишком рано поверила в ее великодушие. Что ж, она нашла отличный способ избавиться от соперницы. Но это неважно. Ради Сони я сделаю, что угодно. Как бы сильно не любила ее отца, если Ольга захочет, чтобы мы расстались, не стану возражать. Зачем мне любовь, если с моей малышкой случилась беда? Лев поймет,
— Хотите, чтобы я больше не встречалась с вашим…
Ольга смеется, перебивая меня, и от этого смеха по коже ползут мурашки.
— Ты угадала, мне действительно кое-что нужно взамен. Не могу же я просто подарить тебе такую сумму. Эти деньги придется заслужить.
— Чем… заслужить? — я прислоняюсь спиной к стене, потому что ноги внезапно отказываются меня держать. Случившийся кошмар и не думал заканчиваться, кажется, все только начинается…
— Не тем, о чем ты подумала, — Ольга демонстративно поправляет роскошную копну волос, и я чувствую себя рядом с ней серой мышью. Уставшей, измученной и беспомощной. Что бы она ни сказала, все равно не смогу отказаться. У меня просто нет выхода. Но все равно даже не предполагаю того, что она произносит после: — Лев официально признает свое отцовство. А ты подпишешь бумаги и передашь мне опекунство над Соней.
— Это невозможно… — шепотом отзываюсь я, все еще не веря, что слышу подобное на самом деле. Сейчас она скажет, что пошутила, что не имела в виду ничего такого…
Но Невельская вскидывает брови, изображая недоумение.
— Нет? То есть мне догнать доктора и сказать, что операция отменяется? Я правильно тебя поняла?
— Нет! — отчаянно мотаю головой, боясь даже думать о том, что она откажется платить. И еще больше боясь того, что придется сделать мне самой взамен. — Я не верю… Зачем тебе моя дочь?
Сама не замечаю, как перехожу на «ты», но не до церемоний уже. Слишком дико, безумно происходящее, чтобы я подбирала слова.
— Она нужна Льву, — пожимает плечами Ольга. — А я не собираюсь расставаться с мужем.
— Я не стану с ним больше встречаться… Мы уйдем из вашей жизни. Исчезнем и никогда не побеспокоим. Обещаю! Только не отбирай ее у меня… Я же ее мать. Я люблю Соню…
Невельская хмыкает.
— Ну так и люби, кто тебе мешает? Ты, наоборот, должна радоваться, что твоей дочери выпадает такой шанс. У нее же будет все. Все, понимаешь? Лев души в ней не чает, он все на свете сделает, чтобы она была счастлива. Да и я… — она умолкает на мгновенье, улыбка сходит с ее лица, — люблю детей. Я позабочусь о твоей девочке, хорошо позабочусь. Можешь не волноваться.
Я почти уверена, что, говоря о любви к детям, она вспоминает своего собственного сына. И до сих пор испытывает боль — вижу это в глубине потемневших глаз. Значит, не совсем очерствело сердце и можно попытаться достучаться. Делаю несколько шагов, чтобы приблизиться вплотную, и не могу удержаться: сжимаю дрожащими пальцами ее ладони.
— Ольга, пожалуйста… Ты же не можешь говорить об этом всерьез. Сонечка — не игрушка, не вещь, которую можно взять и передать в чье-то пользование. И она ведь тоже любит меня. Я для нее — самый родной человек. Она не сможет без мамы… Я нужна ей!
Лицо Невельской становится почти злым. Она отшатывается, выдергивая руки, и окидывает меня ледяным взглядом.
— Я позволю вам видеться. Может быть. Если не будешь делать глупостей и настраивать дочку против меня. А ко всему остальному она привыкнет. Дети быстро адаптируются к новым условиям, ты же знаешь. И я уверена, ей у нас понравится. Гораздо больше, чем в твоей жалкой халупе.
— Соня не такая! — снова мотаю я головой, но в ответ слышу лишь очередной злой смешок.
— Да все мы такие! Все хотят жить лучше и иметь больше. Особенно дети. Думаешь, она не завидует своим подружкам, когда те приходят в садик с новым
— Неправда! — я набираю побольше воздуха, чтобы придать уверенности своим словам, да только не выходит. Голос дрожит, а все аргументы даже мне самой кажутся жалкими и ничтожными. Я все на свете готова отдать, чтобы моя малышка была счастлива, но могу так мало… А сейчас — и вовсе ничего.
— Правда — и ты сама это знаешь, — парирует Невельская. — Когда вы в последний раз отдыхали на море? Нет, я спрошу иначе. Твоя дочь вообще когда-нибудь была там? А заграницей? Можешь не отвечать, все ведь и так понятно. На твоем лице написано. Это непозволительная роскошь, не так ли? Ты каждый год обещаешь себе, что в следующем обязательно отвезешь Соню туда. Заработаешь на путевки, выберешь самое лучшее место и целых две недели не будешь вспоминать о работе. Но ничего не меняется. Тебя не то, что на две недели, на два дня не хватает. Потому что надо зарабатывать деньги, ведь так? Для нее, для Сони. Но вы все равно нищие! Твоей зарплаты хватает только на самый минимум. Еда, одежда… А сейчас, когда случилась беда, что ты можешь? Хоть наизнанку вывернись, да только это не нужно никому. И всеми своими усилиями ты ей не поможешь. А если бы меня не оказалось рядом? Что тогда? Ты бы просто тихонечко рыдала, наблюдая, как твоя дочь привыкает к инвалидному креслу?
Ее слова — будто пощечины, злые и беспощадными. И каждое прилетает в цель. Все действительно так. И я не знаю, что делала бы, не появись Ольга со своим страшным предложением. От него рвется на части сердце и все переворачивается внутри, от него стынет душа, душит жуткая нестерпимая боль. Но для моей девочки это в самом деле спасение. Она не останется калекой, и рядом будет любящий отец. Лев ведь действительно ее любит, так, как можно только мечтать. И все сделает для ее здоровья и благополучия. А я… имею ли я право мешать? Если на кону сейчас — ее жизнь и будущее? Какое значение имеют мои чувства? Какая разница, что, выполнив поставленное мне условие, я не смогу больше дышать, не смогу существовать без нее? Но зато Соня будет спасена…
Сползаю по стенке на пол, утыкаясь лицом в ладони, и захлебываюсь рыданиями. Что же мне делать?
— Ну, перестань, кому нужны твои истерики! — голос звучит совсем рядом, и я понимаю, что Ольга присела возле меня. Специально, чтобы я услышала каждое слово. — Радовалась бы лучше, что все так хорошо складывается.
— Хорошо?! — отнимаю руки от лица и сквозь слезы смотрю на эту женщину. Неужели горе сделало ее такой бесчувственной? Она же сама потеряла ребенка, как может предлагать другой матери добровольно от него отказаться?! — Ты отбираешь у меня самое дорогое и говоришь, что это хорошо? Это дико, безумно, больно…
— Это правильно! — перебивает меня Невельская. — И я не отбираю Соню, я спасаю ее. Спасаю от беспомощной матери, которая не в состоянии о ней позаботиться. Спасаю от нищеты, от разочарований. От той самой боли, о которой ты тут вопишь. Придет время — и она еще спасибо скажет. Когда подрастет и поймет, из какой дыры ее вытащили.
Я не могу с этим согласиться и никогда не смогу. Жизнь не измеряется одним лишь достатком, и никакие деньги и удобства не заменят Сонечке родную мать. Как бы Ольга не любила детей, Соня для нее — чужая. И останется вечным напоминанием о том, как едва не распался их брак со Львом. Но даже без этого, разве сможет она любить ее так, как я? Отдать все сердце, всю себя? И что, что я скажу своей малышке? Как объясню чудовищную истину о том, что должна ее оставить? Оставить навсегда, отдать чужой тете?