Заклинатель змей. Башня молчания

Ильясов Явдат Хасанович

– Гороскоп?

– Телец.

– Опасное созвездие! Та-ак.
– Омар измерил высоту солнца.
– Один Телец - средь звезд сверкает в небесах, - раскрыл он таблицы.
– Другой - хребтом поддерживает прах. А между ними... Жребий сокровенного, - умышленно городил он астрологическую чушь, лишь бы придать всей этой чепухе видимость серьезного дела.
– Жребий счастье. Соединение и противостояние. Квадратура. Тригональный аспект - таслис. Секстильный аспект - тасдис. Вы только поглядите! Созвездие упадка. Действие неблагоприятное. Какое множество... Выход - закрыт.

Вот

что, почтенный Музафар. Господь тебя сохрани выйти завтра с караваном в Рей! Он обречен. И другим передай, чтоб не смели ехать. Задержите караван на пять-шесть дней.

За это время разбойники устанут ждать и разбредутся. Черный Якуб уйдет ни с чем».

– И не подумаю, - проворчал Музафар.
– Пусть едут. Я дома посижу. Прикинусь хворым. Какой из меня торговец, если я стану остерегать соперников от убытка?

«Хорош мусульманин! А ведь вместе ест, водится с ними. Ну, ладно, - подумал Омар устало.
– Мне-то что до их удач и неудач? Я не побегу их выручать. Если бы я вчера не забрел в харчевню и не подслушал случайно разговор тех двух проныр, сидеть бы мне сейчас с динаром своим последним, дрожа над ним: истратить, сберечь. И кто бы из этих сытых, благополучных торговцев вспомнил обо мне? Пришел проведать, узнать, я живой или уже с голоду умер? На похороны денег не дадут! Все они - разбойники. Кто кого. И пропадите вы все».

– Как знаешь. Я свое дело сделал.

...На следующий день, во второй половине, Музафар опять постучал в калитку - уже громко и уверенно.

Сел на край помоста, отирая, как вчера Омар, холодный пот.

– Ну?

– Караван... разграблен. Четверых из охраны убили. О, мой ученый друг!
– Он прослезился.
– Ты спас меня от страшной беды. Теперь я - ни шагу без тебя, без твоих мудрых советов...
– И он, к изумлению Омара, отсчитал ему... еще пять динаров.

Через несколько дней в калитку вновь постучали. Негромко и робко. Повадились! Странный стук. Опять Музафар? Омар открыл калитку и увидел за дальним углом переулка исчезающую женскую фигуру в чадре. Что-то в ней, этой фигуре, ему знакомо. Но женщина уже скрылась за углом.

Сбоку от него кто-то всхлипнул. Омар взглянул направо, вниз и обнаружил на привратной скамейке другую фигуру в чадре, тонкую, маленькую. Плачет. Он присел перед ней на корточки, осторожно раздвинул чадру. О боже! Мокрые от слез, в густых мохнатых ресницах, изумительно зеленые глаза. Как хризопразы, только что вынутые из морской воды.

– Ты кто?

– Фе... Ферузэ.

– Какая такая еще Ферузэ?

– Я деревенская!
– Она громко разрыдалась. – Мне в городе негде жить...

– Тихо, тихо! Не шуми на улице.
– Он завел ее во двор, усадил на помосте.

– Старуха Айше обманом завлекла меня к себе, - сказала она, содрогаясь.
– Три дня я была у нее. Когда узнала... убежала. Я дочь порядочных родителей. Как я дойду теперь до дому? У меня ни фельса денег. Одна сердобольная женщина... показала твой дом. Может, приютишь хоть на несколько дней?

И она скорчилась на помосте, сотрясаясь от безутешных рыданий.

– Ох, не реви! Сбрось свой дурацкий балахон, покажись.

Она мигом

стянула чадру, - и перед Омаром предстало нечто крохотное, с детским телом и взрослым лицом, козлиными тонкими ножками. Тут и разглядывать нечего. Одни глаза - огромные, ярко-зеленые. Таких и не бывает у людей. Это ведьма.

– Н-да...
– Омар озадаченно взъерошил свою черную, без единой сединки, короткую бороду.
– Из какого же ты селения?

– Из-под Серахса.

– Н-да... Далековато.

– Я еще и старухе должна осталась.

– За что?

– За проезд, одежду, еду и ночлег.

– Сколько?

– Де... десять динаров.

– Н-да... Многовато. Она знает, что ты у меня?

– Нет! Откуда? Не знает.

– Узнает. Есть хочешь?

Встрепенулась:

– Хочу! С утра голодная.

У него как раз поспел на кухне мясной суп с овощами.

– Ячменную водку, конечно, ты пить не будешь. Но чистого вина хлебнешь?

– Если господин дозволит.

– Пей.
– Он налил ей полную чашу.

Через какой-нибудь час, ополоснувшись и натянув атласные штаны, она уже по-хозяйски обходила его большой унылый дом.

– Ну, как?

– Пусто!
– Она сморщила маленький птичий носик.
– А еще - поэт. Постель, коврик, столик да книги. Везде книги! Одни книги. Ты убери их и спрячь. Не люблю.

– А что ты любишь?

– Я люблю сладкое.

Омар - покорно:

– Уберу, спрячу.

Не успела войти, оглядеться, как уже начинает навязывать ему свои вкусы. И не хочет знать о его вкусах. Он, к примеру, терпеть не может липких сладостей. Захочется сладкого – ест дыню, груши, виноград, черешню. Ну, ладно. Все равно она по душе Омару.

– Говорят, ты получал при царе Меликшахе десять тысяч динаров в год.

– Получал, - вздохнул Омар.

– Где же они? У тебя двор и стены должны быть выложены золотыми монетами.

– Где?
– вздохнул Омар. И произнес с печалью:

Рыба утку спросила: «Вернется ль вода,

Что вчера утекла? Если - да, то - когда?»

Утка ей отвечала: «Когда нас поджарят,

Разрешит все вопросы сковорода».

Видно, и впрямь ему надо было сберечь для себя тысяч двадцать-тридцать. Но разве он мог тогда предвидеть, что очень скоро останется ни с чем? Ах, этот Звездный храм...

Омар - смиренно:

– Я... я их пропил.

Ферузэ - решительно:

– Больше ты не будешь пить! Слышишь? Я запрещаю.

Омар усмехнулся. Забавно! Она. Ему. Запрещает. Видно, не совсем в своем уме эта девка.

– Ничего, кроме воды! Разве мало тебе одной меня?

Ого! Она хочет собой заслонить от него весь белый свет. Нет, это не деревенские замашки. Когда и где успела нахвататься? Пожалуй, куда больше трех дней пробыла у старухи Айше. Куда больше.

– Денег-то нет? А еще - поэт...

– Разве поэт, - грустно сказал Омар, - фальшивомонетчик, чтобы купаться в деньгах? Есть, конечно, поэты, которых можно отнести к разряду фальшивомонетчиков. Те, кто пишет в угоду властям пустые скороспелки. Настоящий поэт - человек трудовой и, значит, бедный.