Заклятое золото
Шрифт:
Правда, до сих пор помолвка оставалась для всех тайной, но что, если Рональд отомстит, рассказав, что Эдита Марлов была его невестой и лишь тогда, когда ему угрожало падение, они постыдно отказали ему? Это наверняка поставит его, Марлова, в неловкое положение перед обществом. Но хуже всего было решительное заявление Эдиты, что она считает себя связанной данным словом до тех пор, пока от него ее не освободит сам Феликс. Марлов достаточно хорошо знал характер Рональда, равно как и то, что тот был неспособен на великодушие, когда его рассердят.
Банкир сильно
Вернувшись домой от Вильмы, Эдита была очень расстроена и взволнована, но ничего не ответила на вопросы отца, а только просила его оставить ее одну с Рональдом, когда он приедет сегодня вечером, и не прерывать их разговора.
Она прошла к себе в комнату. На улице уже давно было темно, но здесь, в этой роскошно обставленной комнате, сиял ослепительный свет. Розовый абажур на электрической люстре, обычно смягчавший ее свет, по распоряжению девушки сегодня был снят, и яркий свет заливал всю комнату, освещая каждый ее уголок, каждый предмет, каждую безделушку, каждую черту бледного, но решительного лица Эдиты. Ведь в ее жизни наступала страшная минута.
Рональд вчера у них не был, но сегодня утром прислал записку, в которой сообщал, что будет вечером…
И вот он вошел. Дверь за ним закрылась, и они очутились с глазу на глаз. Эдита спокойно встретила Феликса, но, когда он склонился над ней, чтобы, по обыкновению, обнять, она вся вздрогнула, что, конечно, не ускользнуло от его внимания. Он окинул ее быстрым взглядом и, слегка коснувшись губами ее холодного лба, спросил:
— Ты ждала меня вчера? Мое настроение, весьма понятно, было далеко не из лучших. Я был бы плохим собеседником и потому предпочел не ехать к тебе.
— Но ведь я ждала тебя не для салонных разговоров.
— Может быть, для соболезнований? Я не принадлежу к числу людей, нуждающихся в утешении, я привык сам справляться со своими проблемами.
Рональд говорил громким, самоуверенным тоном, и только бледность лица да нервное подергивание губ ясно свидетельствовали о том, как подействовало на него вчерашнее поражение. Эдита подошла к камину, где стояли два низеньких кресла, и опустилась в одно из них; ее примеру последовал и Рональд.
— Я и сегодня боюсь обидеть тебя каким-нибудь словом, — возразила она. — Я была вчера на разборе дела, и потому нам излишне сегодня говорить о том, как поразил нас обоих его исход.
— Нас обоих? — повторил Рональд. — Значит, ты продолжаешь считать себя моей? А твой отец давно не думает об этом.
— Ты от папы? — поспешно спросила Эдита.
— Нет, я прошел прямо к тебе, но для меня давно не тайна, что он настоятельно желает изменить наши отношения. Да я и не сержусь на него за это, так как у меня с ним с первой же минуты установились исключительно строго деловые отношения. Я считаюсь только с тобой, Эдита,
Его пламенный взгляд с лихорадочной тревогой остановился на лице девушки, но Эдита медлила с ответом.
— Ты ведь знаешь, Феликс, — наконец ответила она, — что внешние обстоятельства никогда на меня не влияют. И поэтому я требую от тебя откровенности. Мой отец считает твое положение сильно пошатнувшимся; он полагает, что вчерашний вечер…
— Является началом конца, — с горькой иронией перебил ее Рональд. — Такого мнения, по-видимому, придерживаются весьма многие. Однако они чересчур быстро сделали выводы. «Кумир маммона», как аттестовал меня мой противник, повергнут. Мне кажется, что он и сам не прочь занять это место. Ведь вчера люди чуть не припадали к стопам этого великого оратора, этого поборника справедливости. Разве он не увлек и тебя своим красноречием? Ты ведь весьма податлива на это! — Рональд уже плохо владел собой. Эдита молчала, не желая раздражать жениха, а тот продолжал с возрастающей страстностью: — Но эти мудрые пророки ошибаются. Я еще Феликс Рональд, и пусть они не забывают этого! Правда, от Штейнфельда мне придется отказаться, да и за существование других предприятий придется выдержать упорную борьбу. Однако если последняя окончится успешно, то я снова буду прав в глазах толпы, а комедия, разыгравшаяся вчера в суде, рассеется как дым. Я уже стоял на краю пропасти и победил злой рок, а потому не хочу быть побежденным!
Это был порыв грубого человеконенавистничества; дикая энергия этого человека, казалось, еще более окрепла в борьбе с опасностью; там, где другие погибали, он возрождал в себе новые силы. Но вдруг его резкий тон неожиданно перешел в страстный:
— Я не боюсь борьбы, но только мне нужна уверенность, что ты — моя, Эдита, что я не теряю тебя! Я ведь не требую от тебя жертвы, а прошу лишь подождать до того дня, когда снова стану господином положения. Скажи лишь мне, что ты будешь моей, и я снова завоюю счастье, завоюю все в мире… ради тебя!
В глубоком волнении Рональд поднялся с кресла. Эдита тоже последовала его примеру и подошла к круглому столу, стоявшему посреди комнаты. Ее грудь тяжело вздымалась, но она ответила почти спокойным, решительным голосом:
— Ты должен сперва ответить мне на один вопрос, Феликс!
При последних словах девушки Рональд остановился против нее по другую сторону стола. По-видимому, он не придал им особенно важного значения, но все же нетерпеливо сказал:
— Ну, спрашивай!
Эдита, пристально глядя на Рональда, спросила:
— Кто похитил вклады из конторы Раймаров?
Рональд вздрогнул, словно пораженный пулей; с его губ сорвался полузаглушенный крик, а в глазах заблестел демонический огонек. Этот вопрос из уст Эдиты был подобен громовому удару с чистого неба, попавшему при этом прямо в цель. Однако Рональд быстро овладел собой, и только его голос звучал как-то сурово и хрипло, когда он произнес:
— Странный вопрос! Что это значит?
— Я больше не спрашиваю… я получила ответ! — беззвучно произнесла Эдита.