Заклятое золото
Шрифт:
— Как бы то ни было, она возвысила вас над толпой и открыла перед вами большие возможности.
— Нет! — тяжело сорвалось с его губ.
— Нет? После такого-то успеха? Ведь ваше имя у всех на устах.
— Вы забываете о том, что связано с ним… вам ведь уже давно все известно от вашего отца.
— Со вчерашнего дня это предано забвению.
— Нет, это лишь забыто на время, а не предано забвению… забыто благодаря тому, что я явился выразителем общественного мнения. Все враги моего противника собрались вокруг меня и прикрыли собой, отдавая должное чрезвычайности этой борьбы;
Эдита смотрела на него с крайним изумлением; эта мысль еще не приходила ей в голову.
— Вы несправедливы к обществу, — тихо сказала она. — Если бы вы сами могли побороть в себе…
— Вот этого именно я и не могу! — мрачно прервал ее Раймар. — До сих пор меня поддерживала борьба, и только борьба, которую я начал и которую должен был довести до конца. Ведь тут речь шла о самозащите. Но когда-нибудь я снова столкнусь со своим прошлым. Я должен с открытым лицом стоять перед всеми, а в то же время знаю, что ненависть или злоба могут заставить любого мальчишку крикнуть мне: «Ты говоришь о праве и чести? Вспомни лучше об имени, которое ты носишь!» Да, даже теперь, ведя тяжелую борьбу, я был полон сознанием этого. Оно, точно свинец, гнетет меня и преграждает путь к будущему, о котором я некогда мечтал. Вы сами видите, меня не с чем поздравлять!
Эдита стояла перед ним молча. Она ожидала увидеть Эрнста во всем ореоле его блестящей победы, гордого ее сознанием и с трудом скрывающего свое торжество, но вместо этого встретила мрачную безнадежность и совершенное отчаяние. Да и ее внутренний голос подсказывал ей, что опасения Раймара справедливы; для этого она достаточно хорошо знала свет. Но, увидев его страдания, она изменила тон, и в ее голосе дрогнули мягкие нотки:
— Я не хотела сказать ничего обидного. Вы еще вчера говорили в своей защитительной речи, что повиновались только голосу справедливости и долга… следовательно, только по роковому стечению обстоятельств вы нарушили мирное течение нашей жизни.
— Вы говорите: «Нашей жизни»? — вздрогнул Эрнст. — Неужели вы еще думаете о браке, о совместном будущем с этим человеком…
— Который нисколько не изменился с того дня, как я стала его невестой! — прервала его молодая девушка. — Все давно знают и его лично, и его дела, знали также и то, что он всегда переступал границы дозволенного, но никто до сих пор не ставил ему этого в упрек. Однако стоило вам бросить в него первый камень, и все закричали: «Побейте его!».
Раймар не спускал испытующего взгляда с лица Эдиты, словно желая что-то прочесть в нем, и, наконец, спросил:
— Вы все еще считаете себя связанной словом?
— Конечно! Как только Рональд потребует, я стану его женой. А он этого непременно потребует.
— Вы никогда этого не сделаете, — произнес Раймар почти угрожающим тоном. — Вы не будете женой Феликса Рональда! Я не допущу вашей гибели и скорее прибегну к крайнему средству. Вы не знаете, кому хотите отдать свою руку.
— Нет, знаю! — возразила девушка. — Ведь вы не упустили ничего, чтобы выставить его перед обществом в неприглядном виде. У Рональда
В ее энергичных словах звучала непреклонная воля. Ведь Эдита Марлов была также ослеплена этим «заклятым золотом», превратившимся в ее руках в прах, но это не погубило еще в ней души. Она сделала ошибку, из тщеславия и честолюбия обещая стать женой нелюбимого человека, и теперь решила искупить эту вину своим твердым желанием последовать за этим нелюбимым человеком, после того как ему изменила судьба. Какая сила воли и верность данному слову!
Раймар весь вспыхнул, почувствовав теперь, кем могла стать для него эта девушка, и под влиянием этого чувства решил довести дело до конца.
— А Штейнфельд? — спросил он. — Рональд знал, что катастрофа неизбежна, и вот на что пошел для ее предотвращения. Что же, вы и этот его поступок назовете заблуждением «широкой» натуры?
— Нет, это было вызвано отчаянием человека, старающегося использовать последнее средство, чтобы сохранить свое положение. Вы не должны строго осуждать его за это; ведь и то, что вы называете своим злым роком, тоже было вызвано лишь отчаянием.
— Мой отец невиновен, — уверенно произнес Эрнст.
Эдита изумленно отступила.
— Невиновен? Но все его считали таковым.
— Его и до сих пор, за гробовой доской, продолжают считать виноватым! Выслушайте меня, Эдита!.. это касается и вас!
Девушка ничего не ответила, но ее взгляд с беспокойным напряжением остановился на Эрнсте. Она не знала, о чем он намеревался говорить ей, но смутно чувствовала, что всплывает нечто темное, страшное и медленно приближается к ней.
У Раймара был спокойный вид, но его голос выдавал с трудом скрываемое волнение.
— Это было лет десять тому назад. Мой отец был вовлечен одним из своих… служащих, которому больше всех доверял, в рискованную авантюру. Последняя не удалась, и, вследствие довольно значительных потерь в делах, наступил кризис; заметьте — кризис, а не банкротство, ведь денег для покрытия всех расходов в наличии было достаточно. Кроме того, доброе имя и слава банкирского дома Раймаров давали моему отцу право надеяться на поддержку, в чем он крайне нуждался в своем затруднительном положении. Вдруг, вероятно вследствие распространившихся слухов о потерях, были потребованы обратно два самых крупных вклада, и в результате этого произошло несчастье. Меня в это время не было в Берлине; я уехал в провинцию по судебному делу, защиту которого принял на себя. Вызванный телеграммой в Берлин, я был встречен нашим поверенным, который сообщил мне о том, что нечем оплатить вклады, что честь нашего имени запятнана навеки и что моего отца уже… нет в живых!