Заклятые подруги
Шрифт:
Лариса с сожалением посмотрела на Нину и вздохнула:
— Нин, что спрашиваешь? Что бы я ни сказала, ты ведь не отступишься.
Как Нина ни извивалась, как ни упрашивала, одно от Ларисы слышала: «Решай сама: что будет — то будет».
Но несмотря на эту жесткую Ларисину позицию, именно Ларисе изливала Нинка душу. И Лариса позволяла ей это в отличие от Алевтины.
Однажды Нина разбудила Ларису телефонным звонком в пять часов утра.
— Лара, — стонала, рыдая, Нина. — Лара, родная, он меня до крови
Лариса перепугалась не на шутку.
— Врача вызывай, «Скорую». Немедленно! Я сейчас приеду.
— Не надо «Скорой». Я боюсь. Что я скажу? Еще дело на него заведут.
Дима, старший Нинкин сын, открыл дверь. У него были круглые от ужаса глаза.
— Тетя Лара, мама не умрет?
Лариса велела детям отправляться к бабушке. Нечего им на побитую любовником мамашку смотреть.
Нина лежала в темной комнате неподвижно на спине и немигающими, заплывшими глазами смотрела в потолок.
Лариса осторожно ощупала Нинкины ребра.
— Все в порядке, — прошептала Нина. — Алевтина спускалась. Сказала — не сломано ничего.
— А сотрясение мозга? Тебя не тошнит?
Лицо Нинки представляло собой сплошное кровавое месиво.
— Плохо мне. Лар, он меня три часа бил. С двенадцати до трех ночи. С ним еще приятель этот его был, пьянь эта, ну артист такой смазливый, фамилия из головы вылетела. Так он все кричал: «Добей ее!» Лар, за что? Я только хорошего ему хотела. За что?
— Ты вырваться не могла? Они тебя Держали? Он тебя запер, из квартиры не выпускал?
Нина закрыла глаза, слезы потекли по синякам.
— Нет. Я сама уходить не хотела. Лар, я так его люблю. К нему этот ублюдок пьяный пришел — Алекс меня прогонять стал… Я говорю: «Не пойду никуда». Он меня толкнул. Я за холодильник уцепилась, а он отрывает — выпроводить хочет. Я держусь. Ну он и стал меня о холодильник головой бить. Пинал, Лар. Ногами пинал.
— Ты что, три часа за холодильник держалась?
— Почти, — вздохнула Нинка и тут же придержала дыхание: боль отдавалась во всем теле. — Они меня вдвоем-то оторвали от холодильника — я за косяк двери ухватилась. Ой, Лар, это был кошмар. Он так озверел…
— Господи, так почему же ты не ушла, когда он тебя бить-то стал?
— Почему я должна уходить? Я столько ему хорошего сделала, так старалась. Ты же знаешь, Лар, сколько всего я ему дала…
Лариса уже готова была произнести вертевшиеся на языке ругательства, но сдержалась. Нинку было жалко. Ее худенькое, маленькое тельце сжалось под одеялом, в глазах застыло отчаяние.
Лариса решительно сняла трубку телефона.
— Ты совсем спятил?
— Лар, — лепетал перепуганный Алекс, — она у меня во где застряла. Достала уже. Говорю: «Домой иди». Она не уходит…
— Я от Нины звоню, — жестко прервала
— Не надо, Лар, — приподнялась в постели Нинка.
— Я все время ей говорю: отлепись. Сколько можно говорить-то? — выдохнул Алекс.
…Сошли синяки и кровоподтеки, Нина снова была полна надежд и планов на будущее. Лариса махнула на нее рукой. Померанцева давала Нинке мудрые советы, широко делясь своим обильным опытом в отношениях с мужиками. Алевтина снабжала заговоренной водой, но уже не так победоносно, как раньше, а сочувственно качая головой. Но Нина цвела. Она все простила. А тут еще Алекс загремел в больницу с гепатитом. Нина была счастлива. Она каждый день приезжала в больницу, привозила диетические продукты, сиживала возле беззащитного любимого тела. Алекс постепенно поправлялся. Наконец он окреп настолько, что снова стал Нинку шугать:
— Что ты отсвечиваешь здесь каждую секунду? Жратву принесла на три дня — и спасибо. Ходи через три дня.
— Ну что ты, Алексуш, я так всегда рада видеть тебя, — взмолилась Нина.
— А я не рад. Пожалуйста, не ходи так часто. Мужики в палате уже считают, что ты моя жена.
— Ты представляешь, — жаловалась Нина Кате Померанцевой, — этому гаду не нравится, что мужики думают, будто я его жена. Как брать от меня — так ему нравится. А как жена — так стесняется. Ну, он у меня получит!
Нина снова поползла на животе к Алевтине.
— Да брось ты, Нина, — сказала та. — Ты — дура, он — сволочь. Не хочу я вас больше соединять. Не хочу, противно мне смотреть на это.
— Пожалуйста, — молила Нинка.
— Ты пойми, — пыталась втолковать ей Алевтина. — Невозможно человека переделать, Алекс твой таким, как есть, и останется. Ну приворожу его на время, будет он снова из тебя соки тянуть — смотри, и так разорил тебя.
И в самом деле, некоторое состояние в золоте и камушках, сколоченное Ниной за годы битв на полях предприятий общественного питания, растаяло практически без следа.
— Прошу тебя, Алевтина, сделай так, чтобы он со мной был. Я все готова терпеть. Я все для него сделаю. Сама подумай, не могу я уже отступить вдруг, с бухты-барахты. Я в него столько вложила — и сил, и эмоций, и денег… И все бросить?
— Ну не дура? Давай лучше я тебя в порядок приведу, найдем тебе мужика… Хочешь, я тебя от Алекса этого отсушу? Знать забудешь, как его зовут, где живет. Новую жизнь начнешь!
Этих угроз Алевтины Нинка страшно боялась. Конечно, и денег было жалко, в Алекса вложенных. Но страшнее всего для Нины было потерять свою любовь к нему. Пусть Алевтина лучше никак ей не помогает. Но если Алевтина и вправду сделает так, что Нинка перестанет любить, — что тогда останется в жизни?