Заклятые подруги
Шрифт:
Вовчик с некоторым недоумением смерил мента взглядом: он-то еще надеялся некоторое время поторговаться, потолковать о своей судьбе…
— Не слышу, — не открывая глаз, сказал Слава.
— Вас именно дела банка интересуют? Или Стрелецкий?
— И то и другое. Начни просто с банка.
— Про банк-то вы, наверное, все уже знаете, — хитро прищурился Вовчик.
— Мне твое мнение интересно, — нагло парировал Кудряшов.
Вовчик вздохнул.
— Благодарствуйте. Нечасто моим мнением интересуются.
— У тебя все еще может быть впереди, — не удержался от ехидства
— Как я понимаю, хапнул Юра банк еще давно. Через Ткаченку и хапнул. Прищучил его на чем-то, потом еще и пряником поманил, так Ткаченко Юре в рот после этого смотрит.
— На чем прищучил? Подробно, подробно излагай.
— Подставу смастырил, — поморщился Вовчик. — Через чиновника одного прикормленного кредит пообещали Ткачу, тот под этот кредит уже и деньги взял у другого банка, чтобы клиентуру расширить — начал субсидировать там одну новостройку нефтяную, а кредит государственный и ухнулся. Ткач забегал. А тут Юра со своим предложением все уладить. Ну и какой выход? Никакого. Под Юру только идти и оставалось.
— Я всегда говорю: пока не получишь зарплату и не растворишься с нею в толпе — никогда нельзя на эти деньги рассчитывать.
Вовчик с чувством собственного превосходства хмыкнул:
— Ну да, те, которые на зарплату живут, наверное, так и поступают.
— Ты меня моей зарплатой не тыкай, — беззлобно сказал Кудряшов. — Я хоть и за зарплату работаю, но дело свое делаю. Вы же миллионы хапаете — хотите еще больше, а все у вас через пень-колоду. Мы-то все же ловим вас, я лично, предположим, за свою, как ты говоришь, зарплату. Так что не надо. Не выпендривайся. Нечем тебе так-то особенно передо мной выставляться. Я уж молчу, умалчиваю даже, можно сказать, про то, что мочите вы, лысые, друг дружку почем зря. А я же вас и разнимай. Прости. Воспитательный момент. Давай дальше. Стало быть, взял Юра банк. Тогда Стрелецкий здесь при чем?
— Стрелецкий — хитрый лис. И нашим и вашим работает… — Вовчик осекся. — В смысле и Юре помогает, и Ткачу советует.
— Да что он может Ткачу-то присоветовать в такой ситуации? Что-то не то здесь. И на Агольцова непохоже попустительство такое.
— Вы за Цикория не беспокойтесь, Вячеслав Степанович, — солидно, со знанием дела молвил Вовчик, — у него все в порядке будет.
— Ну, это тебе так кажется, Володя. Значит, так. Я верю: не знаешь ты, зачем Агольцову Стрелецкого возле Ткаченко держать. Но ты мне это узнай, дорогуша. Как узнаешь, здесь же встретимся, потолкуем. А теперь припомни, у Юры зазноба была, Алевтина Коляда. Слыхал?
— А то, — кивнул Вовчик.
— Чем занималась, знаешь?
— В банке у Ткача работала. Массаж лечебный делала или что-то в этом роде. Экстрасенша. У меня мать болела, камни в желчном, на операцию клали, так она ей без операции выгнала. У матери сердце больное, боялся я, что не перенесет наркоза. Юра спросил, как дела, я рассказал, он мать и порекомендовал к Алевтине свозить. Знойная женщина! — И Вовчик непристойно хихикнул.
— Ты в квартире у Алевтины был?
— Был. Ночевал даже. Алевтина матери какую-то травку дала, сказала, должна у нее под наблюдением находиться.
— А что слышно, кто пришил-то Алевтину эту самую?
— Да вроде как Ткаченко ее застукал. Дескать, Юрин человек в банке…
— Так не бывает, Вовчик, — назидательным тоном произнес Кудряшов. — Если Ткаченко уже давно в кармане у Юры жужжал, зачем он будет его человека отлавливать? Да бабу еще к тому же. Не смеши меня.
Вовчик озадачился, но стоял на своем:
— Главное ведь, как известно, в нужное время в нужном месте оказаться. Ткаченко-то жужжал, конечно. Но глупо было бы думать, что ему это нравится. Вывернуться хотел. А баба ему весь кислород перекрыла. Последний.
— Ну что, что такого она сделать-то могла?
Кудряшов спорил с Вовчиком скорее из вредности. Поскольку в данный момент Вовчик излагал именно его, кудряшовскую, версию. Но слушая доводы в ее защиту со стороны, Слава вдруг отчетливо понял, что имеется нестыковочка. Воротов, как всегда, был прав, имеется.
— Значит, могла, если ее Ткач из окошка выбросил. Говорят, уголовка, то есть… следствие, — вежливо поправился Вовчик, — еще сомневались — может, самоубийство? А я эту дамочку собственными глазами видел. Там нервы — канаты. Нам бы с вами такие.
Кудряшов хотел было автоматически ответить на эти вот психологические изыскания Вовчика, что самоубийство, дескать, и нервы не имеют между собой четкой, неразрывной взаимозависимости, но не стал цепляться к словам парня. А просто перевел разговор на другую тему, более для Славы интересную, поскольку он в ней ориентировался не на все сто процентов.
— А скажи мне, приятель, — начал задушевно, — знаешь ли ты некую Ларису Верещагину, знакомую Юры Агольцова? Она еще с Алевтиной дружила. Верещагина, астролог… Знаешь?
Вовчик честно подумал, повспоминал.
— He-а, понятия не имею.
— Да быть не может, небольшого росточка такая, беленькая. Она и с Юрой в хороших отношениях была. Вспомни, наверняка знаешь, о ком я говорю.
— Симпатичная? — облизнувшись, спросил Вовчик.
— Вполне.
— Тогда точно не знаю. Я всех симпатичных баб всегда на карандаш беру.
— Может, слышал?
Вовчик добросовестно помолчал.
— Не. Врать не буду.
— Может, ты вообще про личную жизнь Юры ничего не знаешь? Скажем, кто у него был до Алевтины в полюбовницах?
— Ой, да девок нынче — завались. Они на все готовы, лишь бы с деловыми на машине прокатиться. Сами, что ли, не знаете.
— Я тебя не про теорию спрашиваю. Имена, фамилии, адреса.
Вовчик пошевелил мозгами и назвал пару-тройку координат.
— Только ничего особенного, — счел нужным добавить. — Напрасно время потеряете. Одну, правда, уже в Москве-реке нашли. Утопленную. Но это к Юре отношения не имеет. Она, дура, с азерами связалась. Цветы их в метро продавать. А они, азеры-то, с виду ласковые, до баб охочие, а как что не по ним — сразу удавку на шею и поминай как звали.