Заколдованная Элла
Шрифт:
Утром Сланнен попросил меня показать книгу другим эльфам. Для них она была написана по-эльфийски. Эльфы были очарованы и читали бы до вечера, но Сланнен им не разрешил.
— Ты доставила нам большое удовольствие, — сказал он. — А теперь и мы покажем тебе кое-что чудесное.
Он водрузил несколько свертков на стол, на котором выставляли товары на продажу. И бережно развернул обертку из дубовых листьев.
— Это работа Агаллена? — спросила я, когда блеснула керамическая глазурь.
— О, ты о нем слышала, — с довольным видом кивнул Сланнен. — Да,
Сначала он развернул вазочку для орехов. Она была в виде кентавра, и казалось, будто он не стоит на месте, а движется. Не просто движется: кентавр был воплощением движения. Он нагнул голову против ветра, сложив руки на груди, хвост и грива у него развевались, а копыта словно бы рыли землю — таково было мастерство Агаллена.
Потом мне показали жаровенку в виде дракона, сиявшую золотым и оранжевым. Дракон из-рыгал язык пламени в фут длиной — и воздух вокруг него прямо мерцал. Рубиновые глаза были окошками, и, если в жаровне разжечь огонь, они засветятся. Мне было страшно дотронуться до дракона — вдруг обожгусь?
Но больше всех мне понравился бокал для вина, сделанный в форме волчьей головы и плеч, — волк задрал голову кверху и протяжно выл, приоткрыв пасть в виде буквы «О». Шерсть была сделана просто на диво искусно — выделялся каждый волосок. Сразу чувствовалось, что волк напрягся всем телом — хотя тела-то у него не было, плечи заканчивались донышком бокала, — и я представила себе, как он сидит выпрямившись и как дрожь волнения пробегает от огромных лап до кончика пышного хвоста.
Мне очень нравился его вой — я словно бы и слышала его, и ощущала: протяжный, горестный, душераздирающий, полный тоски по минувшему, по тому, чего уже не воротишь.
— Какой красивый! Какие они все красивые! Будто их даже не сделали. Будто они сами родились.
Сланнен стал заворачивать кентавра, дракона и волка обратно. Мне было жалко с ними расставаться.
— Вот этого заверните, пожалуйста, последним, — попросила я, притронувшись к волчьему носу.
Покончив с упаковкой, Сланнен протянул волка мне:
— Это тебе.
Отец объяснил мне, что подлинный Агаллен — очень выгодное приобретение.
— Я не могу принять такой дорогой подарок, — сказала я тоном, который горячо одобрила бы учительница этикета.
Но руки сами собой сомкнулись на свертке.
— Придется, — улыбнулся Сланнен. — Мы любим иногда дарить наши лучшие произведения — когда находятся те, кто их по-настоящему полюбит.
— Спасибо!
— Не плачь. — Сланнен протянул мне зеленый платочек. И посмотрел с сочувствием. — Сэр Питер — умный человек и дальновидный торговец, но если бы он восхищался нашими изделиями так же, как и ты, мы бы с радостью уступили их ему.
— Но он говорил мне, что вы великолепные мастера керамики.
— Зря он нам этого не сказал. «Разве можно обменять великолепную гномью медную сковороду на эти убогие вазы?» — вот как он сказал. «Разве можно сравнить изящество работы?» — вот как он сказал.
А отец еще пишет, что Сланнен не умеет торговаться!
Мой подарок навьючили на толстенького
— Виб оль песс ваддо, — сказал мне Сланнен на прощание («Держись в тени»). — Если повезет, ты доберешься до великанов дня через три-четыре.
Только вот мне не повезло.
Глава четырнадцатая
Я покинула Эльфийский Лес и в первое же утро после этого проснулась оттого, что в меня тыкал палкой здоровенный огр:
— Вставай, Закуска. Как тебя приготовить? С кровью? Средней прожарки? Или подрумянить до хруста?
Меня окружили восемь огров.
— Больно будет всего минутку, — пообещал мой огр (тот, который меня разбудил) и погладил меня по щеке. — Я ем быстро.
Я оглядела остальных в напрасных поисках сочувствия на чьем-нибудь лице. Неподалеку валялись мои седельные сумки, а рядом — груда костей. Чьих?! Об этом даже думать не хотелось. Потом до меня дошло. Эльфийский пони. Я судорожно сглотнула. В животе стало нехорошо, и меня вырвало.
После чего мой огр взял и плюнул в меня. Его слюна обожгла мне лицо. Я вытерла ее рукой и обожгла еще и ладонь.
— форнс уйв эММонг ФФнОО йхф нушО-Он! — прорычал огр. («Теперь оно до вечера кислое будет!») Оно — это была я, а по-огрски я теперь понимала почти каждое слово, спасибо словарю.
Тут подала голос одна из огрих. Я решила, что это огриха: лицо у нее было не такое волосатое и она была ниже моего огра ростом, а он, по-моему, был мужчина. Она назвала моего огра СЕЕф и спросила, неужели он собирается все слопать сам. Он ответил, что это он его нашел и поймал и оно теперь принадлежит ему по праву. И вообще делиться тут особенно нечем, добавил он. И к тому же он всем раздал понемножку пони.
На это огриха ответила, мол, пони был вечером, а теперь все снова проголодались, а СЕЕф вечно находит тысячу причин все заграбастать себе и вообще дай ему волю, так пусть все племя голодает, лишь бы ему досталось все самое вкусненькое.
Тут он бросился на нее, а она — на него. И они покатились по траве, а все стояли и смотрели, кто кого.
Кроме меня, я поискала, где спрятаться. Неподалеку было высокое дерево, еще не успевшее облететь. Вот бы добежать дотуда и забраться повыше, — может, им не придет в голову посмотреть наверх, когда будут меня искать?
Я бочком двинулась к дереву. Драчуны кусались, визжали и таскали друг друга за волосы. Я уже преодолела полдороги до дерева.
— СЕЕф, оно удирает! — заорал один зевака.
Драка тут же прекратилась.
— Стой! — резко скомандовал СЕЕф по-киррийски.
Я пробежала еще несколько шагов и очутилась почти у самого дерева, но проклятие меня остановило.
СЕЕф отряхнулся, хотя от этого мало что изменилось.
— Я же вам говорил, какое оно послушное, — сказал он по-огрски. — Его и уговаривать не придется. Оно само себя поджарит, если мы ему велим.