Заколдованная рубашка
Шрифт:
— Да погоди ты со своими молитвами! — вырвалось у Лючии. — Скажи мне хоть одно словечко про синьора Алессандро… Цел он? Не убили его?
— Синьор Алессандро? — повторил Лука. — Вы хотите знать про синьора Алессандро? — Тут он разглядел Гарибальди и кубарем скатился с коня. Святая мадонна! Сам генерал здесь! А я-то не вижу! — Он с обожанием глядел на Гарибальди.
— Скабиони Лука! Синьорина задала тебе вопрос. Почему ты не отвечаешь? — спросил Гарибальди, в свою очередь разглядывая бравую маленькую фигурку.
— Вопрос? Какой
— Вот видишь, я говорил тебе, дочурка, что твой герой жив и найдется, — обратился к ней Гарибальди. — А ты мне не хотела верить и плакала так, что разрывалось сердце.
Лючия радовалась про себя, что еще темно и не видно ее пылающих щек. Гарибальди теперь тоже знал ее тайну.
— Вот вернемся в лагерь, и я вызову его к себе, — продолжал генерал, — ведь ему еще не выдана его медаль…
— Его не придется и вызывать, — вмешался Лука. — Мои синьоры уффициале давно ждут генерала… Теперь ты можешь не бояться своего Датто, — шепнул он Лючии, не замечая, что обращается к ней на «ты». — Он тебе ничего уж не сделает. Мы его вывели на чистую воду!
— Что? — не расслышала Лючия.
Но ее перебил Гарибальди.
— Ты сказал, мальчик, что офицеры ждут меня? — спросил он удивленно. — Им нужен именно я? И срочно?
Лукашка кивнул и весь раздулся от собственной важности.
— Они ждут генерала, чтобы показать ему бумаги, которые мы все вместе нашли в пещере францисканца. Это здесь, неподалеку в горах, есть такая пещера, — прибавил он в виде пояснения. — Очень важные бумаги.
Он шепотом рассказал Лючии, как и когда Датто был уличен в измене. Однако девушка была так поглощена счастливой новостью — нашелся ее Алессандро, что ее почти не тронуло разоблачение Датто.
— Недаром я никогда ему не верила, — только и сказала она Луке.
Гарибальди между тем оглядывал нелепую маленькую фигурку в лакированных ботинках и кепи, сползавшем на самый нос. Выдумывает мальчишка, играет в какую-то фантастическую игру или за его словами кроется в самом деле что-то серьезное? «Бумаги, найденные в пещере Францисканца». Бог мой! Это звучит, как читанные давно, еще в детстве, дешевые авантюрные романы! Однако он сказал Агюйяру:
— В путь, Агюйяр! И поторопи лошадей. Нас ждут.
Через час в палатке Гарибальди происходило нечто вроде секретного совещания. Кроме самого Гарибальди, на постланных прямо на землю плащах сидели Сиртори, сухой,
— Подробности доложишь ты.
Мечников немного замялся.
— Расскажи все, — отчеканил Сиртори. — Генерал должен знать, кто находился рядом с ним.
Так впервые было произнесено имя Датто, впервые были перечислены все уличающие факты: сигналы в тумане и встреча с Лукой, поведение Датто на телеграфе, разговор Датто с бурбонским офицером на батарее и его исчезновение в пещере. И, наконец, донесения. Гарибальди слушал, поникнув головой. Для него это свидетельство измены было хуже любого поражения. Потом, засветив фонарь, он тщательно просмотрел и прочитал все, что офицеры принесли с собой. Александр и Лев видели глубокую морщину, прорезавшую красивый гладкий лоб Гарибальди, его сразу осунувшееся, постаревшее лицо.
— У меня есть докладные записки, писанные рукой Энрико Датто, — глухо сказал он, отрываясь от чтения. — Можно, разумеется, взглянуть, сличить. Он вздохнул.
Три офицера понимали, как мучительно было Гарибальди доставать эти записки из походной шкатулки, какого труда ему стоило развернуть их и положить рядом с найденными бумагами. А перед Гарибальди внезапно промелькнуло воспоминание о недавних крестинах. Глаза молодой матери… Такое радостное, полное глубокого значения начало ночи, и такой обескураживающий, страшный конец! Там — преданность, любовь, самоотверженность, здесь — низкое предательство, измена, злоба.
Он брезгливым жестом отодвинул от себя бумаги.
— Не знаю, — сказал он так же глухо. — Я не знаток в таких делах и плохо разбираюсь в почерках. По-моему, и похоже и не похоже. Некоторые буквы и цифры как будто писаны одним и тем же человеком, а другие сильно отличаются…
— Генерал, не можешь ли припомнить, какой рукой писал Датто тебе записки? — спросил Сиртори.
Гарибальди долго молчал, припоминая.
— Кажется, правой, — сказал он наконец. — Впрочем, я вспоминаю, он как-то говорил мне, что он левша и поэтому хорошо пишет и левой рукой.
— Что ж, вот и объяснение, — решительно сказал Сиртори. — Тебе он писал правой рукой, а Ланди и Манискалько — левой. Вот почему почерк и похож и не похож.
Гарибальди побледнел так, что в лице его не осталось и кровинки.
— Предатель будет наказан, — сказал он сквозь зубы. — Позвать его ко мне.
Агюйяр отправился передавать приказание. Офицеры поднялись было, чтоб уйти.
— Останьтесь, — сказал им Гарибальди. — Вы будете свидетелями этого суда.
Все снова сели на свои плащи. Сиртори подперся рукой, сделал вид, что дремлет. Александр и Лев с невольным чувством жалости наблюдали за Гарибальди. Минуты тянулись, как долгие часы. Наконец появился запыхавшийся Агюйяр.