Заколдованная рубашка

Кальма Н.

– Когда же? Когда мы отправимся? Когда дадут сигнал?

Несколько раз останавливали и Александра, но он и сам ничего не знал, и его с досадой отпускали. Бродя от одной группы гарибальдийцев к другой, Александр внезапно обнаружил Льва, который сидел у самой воды под фонарем и преспокойно читал "Исповедь" Руссо. На Мечникове также была полная форма гарибальдийца, с офицерскими нашивками, с трехцветным шарфом через плечо. Красная рубашка ему очень шла и выгодно оттеняла его живое, мужественное лицо.

– Ага, наконец-то!
– встретил он Александра.
– А я

уж начал было сомневаться, тревожиться. Думал, придется ехать одному.

– Я... я задержался. Надо было кое-куда зайти, - пробормотал Александр.

Лев исподтишка взглянул на него: ничего, мальчик держится неплохо! Он тотчас заметил голубую ленту, повязанную поверх галстука Александра.

– Каков цыганский табор?
– кивнул он на пеструю картину гавани. Просто руки чешутся перенести все это на бумагу или полотно.

– Почему бы вам не сделать и в самом деле рисунок?
– рассеянно отвечал Александр.
– Это и память будет и картина из истории Италии.

Мечников усмехнулся.

– Так вы, стало быть, едете, чтоб делать историю? Какой же честолюбец неисправимый!
– Он всеми силами пытался развеселить товарища.

Однако Александру было решительно не до шуток. Он отвернулся и принялся меланхолично глядеть на море, когда его вдруг изо всей силы ударили по плечу.

– Эге, и вы здесь, храбрый мой веттурино!
– раздался смеющийся голос.
– Мы теперь и с вами боевые товарищи, не только с сеньором Леоне!

Перед Александром стоял рослый молодец в серо-зеленом мундире альпийских стрелков. Есипов увидел знакомые выпуклые глаза с яркими белками и сверкающую улыбку Лоренцо Пучеглаза. Лоренцо был в полном походном снаряжении, даже с флягой и в новехоньких кожаных сапогах.

– Трофей из-под Комо!
– Хвастаясь, он поднял ногу чуть ли не к носу юноши.

Александр не видел Лоренцо с того памятного вечера, когда оба они, бешено погоняя коней, неслись из Рима по дороге к Фраскати. У каждого из них за спиной сидел беглец, каждый отвечал за жизнь человека. Эта скачка в темноте, забота о беглецах сразу их сблизили, и теперь Александр видел, что Пучеглаз смотрит на него с таким же дружелюбием, как и на Мечникова.

– Скорей бы ехать!
– сказал Лоренцо, угощая обоих друзей вином из своей фляги.
– Мы, итальянцы, нетерпеливый народ. Генерал должен ковать железо, пока оно горячо.

– Ходят слухи, что у нас слишком мало оружия, - сказал Мечников. Говорят, патриоты собрали полторы тысячи ружей, а королевские карабинеры запрятали их под замок и не дали взять ни одного ружья.

Лоренцо, услышав это, принялся клясть на чем свет стоит министра Кавура.

– Это он, собака, запретил брать ружья! Боится, предатель, как бы его хозяин Наполеон Третий не узнал, что он поддерживает Гарибальди. Вот и придется нам теперь воевать какими-то допотопными ружьями! А у бурбонцев подумать только!
– превосходные новехонькие карабины! И все-таки, клянусь святой мадонной, мы их побьем!
– с энтузиазмом воскликнул Пучеглаз.
– Я буду не я, если...

Он неожиданно смолк, прислушиваясь. Из темноты явственно доносился плач. Кто-то рыдал, горестно, навзрыд, захлебываясь,

причитая, выкрикивая что-то. Рыдания становились все громче. Вот под фонарем показались два рослых гарибальдийца. Они тащили за собой третьего - маленького, скулящего по-щенячьи.

– О-оо!.. Опять гнать? За что? За что, я вас спрашиваю! Я все принес, что надо. Я не могу вернуться... Я хочу с вами! Не гоните меня, синьоры, не гоните...

– Довольно реветь! Сказано тебе: нельзя. Война - дело серьезное, не для таких сопляков, как ты. Подрастешь, тогда и возьмем тебя воевать, сурово повторяли бойцы, подталкивая и таща своего пленника.

– Что у вас такое, ребята?
– вмешался Пучеглаз.
– Чего этот рагаццо так разревелся?

– Да вот пришел из-под Рима мальчишка, - охотно остановились те. Просится в отряд. Хочет, видишь ли, сражаться за свободу. Врет, что ему уже шестнадцатый год пошел. А документов никаких. Конечно, офицеры ему отказали. Он ушел, а вот нынче опять явился, уже с документами. Ноги вон в крови, часть дороги шагал пешком, а в церковной записи сказано, что ему и четырнадцати еще нет. Ну, вот и приказано его гнать. А он, вишь, ревет, как здоровенный осел! Просто в ушах звенит от его рева!

Пока провожатые рассказывали, мальчик вдруг перестал плакать и принялся вглядываться в Пучеглаза и обоих русских.

– Синьор Лоренцо! Синьор художник! Вы здесь?!
– внезапно закричал он во все горло.

– Лукашка, ты?!
– в один голос воскликнули Лев и Александр.
– Ай да Лукашка! Куда забрался!

– А, это наш старый знакомый из траттории дяди Пьетро, - промолвил и Пучеглаз.
– Ловкий же ты парень, как я погляжу!

– Синьоры, милостивые синьоры, вспомните: ведь вы мне обещали! Вы обещали, что генерал меня возьмет. Помните, в траттории у дяди Пьетро вы сказали, что если меня не возьмут барабанщиком, то вы возьмете меня ординарцем к себе. Помните, синьоры?
– принялся умолять их Лука.

Он обращался то к Лоренцо, то к Мечникову, то к Александру. Он искал в глазах каждого искорки сочувствия к себе. Из-под его всклокоченной козьей безрукавки выглядывала загорелая худенькая, совсем еще детская грудь, маленькие босые ноги были сбиты в кровь. Мечников оглянулся на Александра. У того было жалобное, почти такое же, как у мальчика, лицо. Лев обратился к конвоирам:

– Мы хорошо знаем этого парнишку. Он сын патриота и очень смышленый парень. К тому же он вовсе не такой маленький и может пригодиться в походе. Я правда обещал, что возьму его к себе. Оставьте его здесь, я сам поговорю о нем с полковником Сиртори.

– Если так, синьор офицер...
– Гарибальдийцы откозыряли и удалились, очень довольные, что сдали кому-то своего громкоголосого пленника.

Пучеглаз укоризненно покачал головой:

– Ох, намаетесь вы с этим мальчишкой, синьоры! Ведь он только и умеет, что баранов пасти. Какой же из него денщик? Вы только взгляните: голый, босой... Его же надо обмундировать, экипировать с ног до головы, а где вы все это достанете в такой спешке? Да теперь и не успеть.

Лука, который было оправился, теперь опять с тревогой ждал решения своей участи.