Заколдованный круг
Шрифт:
Доить Берта не умела. Когда подходило время, она ставила скамеечку в стойло и садилась. Башмаки ее целиком уходили в жидкий навоз. Она с силой шлепала корову ладонью: «Ну ты! Подвинься!»
После этого она принималась за дойку, но тянула за сосцы слишком сильно, и коровам было больно. В отместку они норовили лягнуть ее или попасть хвостом по лицу или — иногда — в подойник. Тогда она била корову кулаком по животу — такому грязному, что и цвета было не разобрать.
И так со всем, за что она ни бралась. Она была ленива, мало что умела, и то немногое, что она умела, надо
И ее-то Ховарду предстояло выучить.
В первом стойле лежала нищая старуха. Звали ее Мари, она уже давно прижилась в Ульстаде. Рённев рассказывала, что Мари когда-то лет пять была в Ульстаде скотницей. Потом вышла замуж за хусмана с Ульстада, а когда муж тронулся умом и его упрятали в подвал к Керстафферу Бергу (через год после этого он умер), снова стала скотницей и работала, пока не состарилась. Теперь она жила в хлеву. Вставать ей уже было тяжело, большую часть времени она лежала.
От ее соломенной подстилки шла ужасная вонь: навозная жижа просачивалась из соседнего стойла и впитывалась в солому. Ховард позвал одну из служанок — Берта помочь отказалась, это, дескать, не ее дело, — и старуху вымыли и переодели. Затем он положил на пол доски и сменил солому. Старуха, пока ее мыли и переодевали, молчала. Лишь когда Ховард спросил, не хочет ли она переехать в дом, она заговорила. Нет, ей нравится здесь. Со скотиной хорошо. Скотина тебя не обманет и не предаст.
Когда они все кончили, пришла Рённев. Она засмеялась:
— Какая ты нарядная, Мари! Теперь хоть женихов принимай!
Но вскоре ушла обратно.
С Мари было все просто. Выучить Берту-скотницу оказалось труднее.
Он попросил ее, как уже говорилось, помочь вычистить хлев. Попытался объяснить ей, почему в хлеву должно быть чисто.
— Труда на это нужно немного, если только все время поддерживать чистоту. Ты бы посмотрела хлев у старшего учителя Свердрюпа в Конгсберге — чисто, как в горнице, а коровы блестят так, что смотреться в них можно. Сама понимаешь, в таком хлеву и работать одно удовольствие.
Берта, недовольная и хмурая, молчала. Шутки, объяснения — все впустую. Ховард чистил стойла, а она стояла, сложив руки. На лице у нее было написано: какая несправедливость!
С самого начала ее оскорбило, что Ховард вмешивается в ее работу. Она угрюмо слушала его объяснения и следила за его работой злым взглядом, бурча себе что-то под нос.
Одно можно было прочесть в ее тупом взгляде, одно она, пожалуй, понимала: если делать все, как говорит Ховард, работы у нее прибавится.
Пока Ховард убирал навоз, она молчала. Но когда он стал греть воду в большом котле и объяснять, что теперь они вымоют хлев, она прямо раздулась от негодования и ее прорвало:
— Хлев, значит, мыть будем? Может, и коров помыть?
— Нет, коров мыть не надо, это без толку. Но скребницей почистить надо, чтобы самую большую грязь снять. Чтобы они хоть чистыми были, пока стоят в стойле и голодают так, что и мычать-то сил нет.
Поначалу Берта онемела от такого оскорбления. Потом повернулась, пошла к дому и стала всем рассказывать, что этот новый хозяин совсем спятил: хочет всех коров перемыть
Ховард отнесся к этому спокойно. Он старательно — насколько было можно — вымыл весь хлев. Смастерил скребницу для Берты, чтобы было чем чистить коров. На всякий случай сам вычистил их для первого раза. Ничего, все уладится. Со временем, узнав, что такое чистота и порядок, Берта полюбит хлев, полюбит свою работу.
Но этого не случилось.
Когда он через два дня снова зашел в хлев, все там было почти как раньше. Коров эти два дня Берта не чистила, и бока у них были увешаны навозными лепехами.
Он ничего не сказал, снова убрал навоз и снова вычистил коров. Надо набраться терпения: когда-нибудь и она научится.
Но учиться Берта не желала, и терпения у нее тоже не было. Едва завидев Ховарда, она вскидывала голову. Упершись толстыми, как бревна, ногами в землю, в броне из коровьего навоза, она стояла, как неприступная крепость, и не желала покоряться.
Учить ее ходить за коровами и убирать хлев! Ее, которая всю жизнь только этим и занимается! И кто учит-то! Такой вот… такой… — ей не хватало слов. Она презрительно пожимала плечами, в бешенстве топала, разражалась короткими яростными раскатами смеха или злобными стонами, пренебрежительно взмахивала руками — и ее жесты, и взгляд, словно у закусившей удила лошади, — все это призывало небо и весь мир в свидетели того, как с ней несправедливо обходятся. Она была упряма как осел, непрошибаема, как стена, которую не стронуть с места и приходится обходить, делая вид, что не замечаешь. Ховард бывал в хлеву каждый день, убирал весь навоз, чистил коров, возился в коровнике, словно скотник. Коровы стали ласково смотреть на него, радостно мычали, когда он появлялся, и ревели, когда он уходил.
Но толку от этого не было. Напротив: когда Берта уразумела, что новые порядки в хлеву не случайная прихоть хозяина, а дело нешуточное, она взбунтовалась всерьез. Она взвивалась, как норовистый конь, едва завидев Ховарда, закатывала глаза и вскачь неслась от него. Она не хотела. Она делала все, что угодно, лишь бы не переучиваться. Уж если никуда не денешься, уж если нет выбора, она лучше утопится — хотя воду она терпеть не может. Она отправилась прямо к Рённев и сказала, что если Хозяев ее работа не устраивает, то она уедет. Хоть сегодня! Домой уедет!
Домой — это значит в крохотный, убогий хусманский домик на краю селения, к старикам родителям, которые сидят почти без куска хлеба с четырьмя малышами на руках. Малышей этих им подкинули дочки. Одного оставила и Берта. Вернись она сейчас, то каждому в тесной, темной и щелястой избушке достанется еще меньше каши, малыши еще больше отощают, лица их еще больше посинеют. Ей-богу, она уедет домой! Лицо ее раздулось от обиды, она громко разрыдалась. Бог свидетель — так еще никогда никого не оскорбляли. Она топала ногами так, что сыпались комья навоза, кричала: «Безбожник он! Хочет, чтобы коровы чище людей жили! Никогда! Не бывать этому! Нечему мне учиться у этого чужака, который и говорит-то так, что я половины не понимаю! Уйду! Уеду!»