Заколдованный круг

Хёль Сигурд

Ховард сказал — суровее, чем собирался, — что решать будет не он. Дело это касается и Рённев, пусть она решает.

— Подожди здесь! — сказал он. — Боюсь, ничего не выйдет.

Когда Рённев услышала всю правду, она не колебалась. Если лентяй Антон к тому же и вор, гнать его в три шеи, и немедленно.

Она так рассердилась, что напомнила Ховарду пасторшу, и он, хоть и не собирался, взял Антона под защиту.

— На фру Марен Софию в таких делах не всегда можно положиться, — сказал Ховард. — Она вспыльчива и не очень-то

разбирается в людях.

И он рассказал Рённев про цыган и бочку с солью.

Год назад сентябрьской ночью украли цыгане большую бочку соли из клети в пасторской усадьбе. Пасторша заподозрила Улу, работника, и почти напрямик заявила, что это он украл. Это Ула-то, самый честный и достойный человек из всех, кого Ховард встречал здесь на севере.

Но все выяснилось.

— Я нашел Улу на сеновале, — сказал Ховард. — Сидит с веревкой в руках и на балку смотрит. Услышал меня только, когда я его в третий раз окликнул.

— Я хочу одно сказать, — продолжал Ховард, — что у фру Марен Софии не больше доказательств против Антона, чем тогда против Улы.

А сам думал: «Против Улы? Ты что же, Улу с Антоном сравниваешь?»

Но уступить Рённев он не хотел или не мог.

Он не рассказал ей обо всем том, что узнал от пастора. А ведь теперь сомнений, можно сказать, не оставалось: Антон был тогда заодно с цыганами.

Рённев помолчала.

— Ты считаешь, что Антон так же невиновен, как тогда Ула? — спросила она немного погодя.

— Нет! — ответил Ховард. — Но я считаю, что сейчас он так напуган, что будет тише воды, ниже травы. А если он себе что и позволит, мы его выкинем в тот же день.

В конце концов Рённев сдалась.

Пусть Антон останется на лето, на испытание, сказала она, там видно будет. Весь-то хутор он за это время не разворует.

— У нас теперь покоя не будет, — сказала Рённев, — раз мы знаем, что на хуторе свой вор завелся!

Ховард отмахнулся от этой мысли.

— Не такой это долгий срок — лето, — сказал он. — Да оно уже и на исходе.

Ховард пошел к Антону, который по-прежнему грелся на солнышке, но, казалось, стал меньше ростом.

— Рённев разрешила тебе на время остаться, — сказал Ховард. — Но только на испытательный срок. Она сама будет смотреть за тобой. И заруби себе на носу: ее не проведешь, у нее глаз поострее, чем у пасторши, так что знай!

— Я уж на этот раз буду тише воды, ниже травы! — пообещал Антон. Прозвучало это так необычно в его устах, что Ховард замолчал, уставившись на него.

Еще раз в голове у него мелькнуло: «Ты в этом раскаешься!»

Ерунда! — снова отмахнулся он. Какой вред может быть от такого, как Антон?

Правда, за то время, что он знал Антона, Ховард заметил, что тот ненавидит людей, которые оказывают ему услугу. Во всяком случае, всегда говорит о них дурно. Как ни странно, у него своя гордость, и он считает зазорным, что ему помогают.

Но при этом вечно нуждается в

помощи.

К счастью, Антон умел забывать — разве все услуги упомнишь. Вскоре воспоминание о том, как ему помогли, превращалось в неясную неприязнь. Еще немного, и он забывал все начисто. Уж злопамятным его не назовешь.

Где ему навредить Ховарду! Нет. Ерунда, не опасен он.

Но, возвращаясь на хутор, Ховард не переставал удивляться себе. Почему он так лезет из кожи вон, чтобы помочь этому жалкому человеку, который ему даже и не нравится?

Тут же он нашел ответ.

Антон ему противен, но Ховарду вся его низость понятна. Поэтому-то он и не опасен, вроде даже как бы друг. Не то, что эти хусманы. О них он знает лишь, что они с радостью всадили бы ему нож в спину, если бы посмели.

Так Антон и поселился в Клейве на испытание. Сразу стало ясно, что хлопот с ним не оберешься. Спустя несколько дней в Клейве поселилась пожилая баба. Это сестра Антона, она будет жить в Клейве и вести хозяйство. Не похоже, чтоб Антон мог найти себе какую-нибудь другую бабу, хоть и бахвалится и похабничает.

В Ульстаде им дали козу, и Ховард помог починить крошечный хлев, чтобы коза зимой не околела с холоду.

Ховарду пришлось помочь им и всякими другими вещами, потому что у Антона с сестрой нитки своей не было. Мелочи, конечно, но все же еще одна шкура, еще несколько горшков и плошек, немного селедки и хлеба, старое платье для сестры Антона…

Самое удивительное, что Антон старался, как никогда. Он даже языком меньше болтал, во всяком случае, когда Рённев была на кухне.

Он боялся Рённев. Но при этом поклонялся ей, словно она королева, а он ее раб. Он прямо научился угадывать ее желания; бросал свою работу и мчался к ней, чтобы помочь — натаскать дров, наносить воды, поднести корзину с бельем…

Рённев смеялась, но ей это нравилось.

Когда подошла зима, она сказала Ховарду:

— Давай оставим его. Он ведь не хуже других.

Но до этого кое-что произошло.

Августовским вечером

Как-то перед завтраком в кухню ворвался Ларс. Его рыжие волосы стояли дыбом: когда случалось что-нибудь необычное, он ерошил волосы.

— Ховард, на картофельном поле воры побывали! — крикнул Ларс.

Ховард пошел с ним. И впрямь — на поле побывали воры, и непростые.

Из всех нововведений Ховарда картофельное поле было самым удачным. Участок, как и положено, был песчаный, обращен на юг, и Ховард сам проследил за всеми работами. Ботва высокая и уже цвела. Но кому-то это не понравилось: почти четверть всех кустов была вырвана и разбросана по полю. Тот, кто это сделал, верно, собирался побольше напакостить, но что-то его спугнуло…

— По-моему, это я спугнул его, — сказал Ларе. — Вернее их. Потому что их было двое: я слышал, как они переговаривались. Я шел мимо…