Заколдованный остров
Шрифт:
– Недуг бытия...
– пробормотал Влад и, приподнявшись, обернулся к зеркалу. Темное пятно зловещим знаком продолжало висеть над его головой.
"Плевать!
– с отчаянной решимостью подумал он.
– Будет хуже - значит будет хуже. Деваться-то все равно некуда..."
И стало ему вдруг так плохо, так тоскливо, что он медленно осел на скамейку, сжался в комок и притиснул руки к животу, чувствуя, как щиплет глаза от скопившихся слез.
Он сидел бы так целую вечность, но уже рождался, уже разливался по всему телу знакомый назойливый зуд - и это значило, что пришла пора идти на площадь. С тяжелым вздохом Влад поднялся со скамейки,
Потом закутался в мохнатую простыню и взглянул в зеркало над умывальником.
Пятно не исчезло. Вода не смыла его. И значит дело было не в каком-то странном дефекте того зеркала, что висело на стене спальни, - не могли же оба зеркала иметь одинаковый странный дефект! Дело было в чем-то другом...
Надев приготовленную Батом тунику, Влад босиком вышел во двор. Во дворе было пусто, свет не горел ни в одном окне, кроме окна его спальни; вероятно, слуги уже отправились на площадь. За воротами слышалось легкое шарканье многочисленных подошв и постукивание каблуков по мостовой. Тело зудело все сильнее, все нестерпимее, и Влад, не тратя времени на поиск сандалий, открыл калитку и присоединился к идущим на площадь горожанам.
Так и шел он вместе с другими безмолвными людьми по мостовой, тускло освещенной уже загоревшимися фонарями, шел под растворившимся в темноте небом - и зуд постепенно стихал, уползал назад в свое мрачное логово, сменяясь тяжелыми клубами какого-то дурманящего тумана. Влад никак не мог понять, действительно ли туман застилает улицу или же возникает он только внутри, в голове, подавляя сознание, заставляя терять ощущение собственного тела. Влад не мог понять и не старался понять - и не в силах был ничего понять, потому что все вокруг угасало, темнело, как затерявшееся над уличными фонарями небо... и что-то надвигалось, что-то оплетало липкими смрадными щупальцами...
Мерзкое... Гнусное... Неотвратимое...
В какой-то момент он словно погрузился в бездонную топь, и когда была уже потеряна всякая надежда хоть когда-нибудь выбраться из вязкой тошнотворной глубины, его на мгновение вытолкнуло на поверхность и он увидел кольцо фонарей вокруг площади, увидел стоящих рядом людей и какие-то исполинские тени впереди, над толпой. В уши на миг ворвалось бормотание толпы, и он понял, что тоже бормочет нечто несвязное, и пот струится по его спине, и сердце вырывается из груди... Он неожиданно для самого себя, вопреки собственной воле, вдруг закричал - закричал, надрываясь, надсаживаясь, во все горло, - но не услышал собственного крика, потому что этот его отчаянный вопль слился с многоголосым воплем толпы.
Потом сознание вновь заволокло туманом - и он провалился в еще более зловонную бездну, и все глубже погружался в это зловоние, и никак нельзя было вырваться оттуда, никак нельзя было спастись, сделать хотя бы один-единственный глоток свежего воздуха; не было свежего воздуха - было сплошное зловоние...
Его окончательно растоптали, его смешали с нечистотами, заполнившими весь мир...
А когда туман, наконец, рассеялся, Влад, как всегда, обнаружил, что стоит под душем в собственной ванной. Тряпкой лежала в углу мокрая скомканная светло-коричневая туника, совсем недавно отглаженная Батом. С шорохом хлестала по плечам горячая вода. Вновь, как недавно в общественных банях, хотелось тереть и тереть мочалкой лицо, пропитанное запахом
Как обычно, путь от площади домой не запомнился. Влад не хотел думать о площади. Он хотел только одного: поскорее добраться до постели и провалиться в сон. И еще хорошо было бы, проснувшись утром, обнаружить, что окружающее чудесным образом преобразилось, и на душе светло и спокойно...
Не вытираясь, он вышел из ванной и включил свет в спальне. ("А кто его выключил?
– мелькнула мысль.
– Кто-то из слуг?") Постоял у раскрытого окна, глядя на тусклый уличный фонарь, возвышающийся над стеной, обрамляющей двор. Город окутала плотная тишина: ни звука шагов, ни голосов, ни стука калиток... Можно было подумать, что Город исчез, что остался на Острове единственный дом и в нем - только он, Влад, последний горожанин, замерший у окна в предчувствии чего-то страшного.
С привычными ощущениями тревоги и обреченности он вслушивался в темноту, которую в любое мгновение мог вспороть жуткий вой вестника Смерти. Возможно, Белый Призрак уже притаился в саду или вон там, в тени у фонтана...
Влада передернуло. Стараясь не производить шума, он, обойдя спальню, осторожно закрыл все окна. Поднялся по ступенькам к своему дивану, лег и с головой накрылся одеялом, надеясь утопить тревогу в пучине сна. Только сон мог хоть на время заглушить все чувства, только сон мог подавить отчаяние, поглотить тоску и принести хоть какую-то передышку... До наступления нового дня...
Он лежал на боку, скорчившись, подтянув колени к животу, и слышал только собственное учащенное дыхание. Вот-вот чья-то тяжелая лапа должна была оглушить его до утра - но сегодня она почему-то не торопилась с ударом. Владу казалось, что он лежит, съежившись под тонким одеялом, бесконечно долго, и нечто огромное, безликое и ужасное, уже поглотившее весь Остров, кольцом сжимается вокруг его хрупкого дивана. Вот оно ползет по ступеням, подбираясь к дивану, - и ступени тают, как сахарные песчинки в чашке горячего чая; вот оно уже дотянулось до столика у изголовья и слизало его, отправив в свою бездонную утробу; вот оно попробовало на зуб одеяло, оно почуяло, что под одеялом вжалось в диван беспомощное, обливающееся потом тело последнего жителя Острова...
Влад, задыхаясь, отбросил одеяло, сел и непослушной рукой нашарил выключатель настенного светильника. От тихого щелчка выключателя темнота отступила, залегла по углам, изрыгнув из себя проглоченную было спальню. Краем одеяла Влад вытер взмокшее лицо, спустил ноги на пол и потянулся к стоящему на столике кувшину с освежающим напитком.
И, вздрогнув, застыл в неудобной позе, потому что сквозь закрытые окна донесся до него угрожающий протяжный вой.
Белый Призрак вышел на ночную охоту.
...Давно уже затих выворачивающий душу вой, а Влад все сидел, не чувствуя своего окаменевшего тела. Уличный фонарь глядел в окно, словно злобный глаз какого-то ночного великана - пожирателя человеческой плоти. Нестерпимо хотелось пить. Сделав усилие, Влад дотянулся-таки до кувшина, схватил его обеими руками и, приставив ко рту, осушил жадными глотками. Бросил кувшин на диван и в изнеможении повалился на подушку, чувствуя себя губкой, истекающей липким горячим потом.
"Пронесло... пронесло... пронесло, - лихорадочно билось в голове.
– И на этот раз - пронесло..."