Закон десанта – смерть врагам!
Шрифт:
— А на хрена тогда сбегали? — возмутился Борька. — Что-то я логики не прослеживаю.
— Сбегали с заложником, — вздохнул Вадим. — Была у меня мрачноватая мыслишка познакомить Ведерникова кое с кем в фирме «Ермак», но, видно, не судьба.
— Не тянет что-то сдаваться, — сразу ожил Сырко. — Не понравились мне эти парни. Их интеллект на рожах нарисован, а это небезопасно.
— Отмороженные интеллектуалы, — хмыкнула Жанна.
— Уходить надо, — уверенно заявил Вадим, — как бы ни было, а двигать в Н-ск. Я знаю несколько мест, где можно отсидеться всей толпой. («В подвал на Щорса всю толпу, — подумал он, — и Алик Пригорницкий, тонкий ум и быстрый глаз, живенько определит, кто тут лишний. Чужак и подскажет решение в обмен на некоторую сохранность своей анатомической
— Тайга дли-инная, — протянул Борька, — куда прикажете-то?
— Славянка на юго-западе… — Вадим призадумался. — Мы пойдем на юго-восток. И особая просьба ко всем присутствующим, — тут он нарочно помолчал. — Вернее, к одному из присутствующих. Не пытайтесь перехватить автомат из моих слабеющих рук. Они еще способны держать оружие.
— А ежели попытается, то хватайте его, — деловито закончила Валюша, — и волоком до ближайшей березы…
Последующие два часа из жизни «отдыхающих» ничем выдающимся не запомнились. Преодоление препятствий — ничего другого. Двигались медленно, молчали. На труднопроходимых участках — в кустарниках, заболоченных низинах — становились в колонну; вперед пускали Макса с фонарем, как наиболее «сохранившегося», вторым — Борьку, по цепи передающего о замеченных сюрпризах (ветках, кочках, корягах); замыкал шествие Вадим с автоматом и густеющей пеленой перед глазами. В березняках и сосняках расслаблялись, шли толпой. Прыгали через какие-то ручьи, штурмовали канавы, заросшие травой.
Неровности тайги делались заметнее — то и дело возникали скалы, обрывистые склоны, заваленные булыжниками. Карабкаться становилось труднее, ноги съезжали, не находя опоры. За каменной грядой, у подножия внушительного, поросшего густолесьем холма, они и провели свою первую на свободе ночь. Огромные камни громоздились амфитеатром. Непроницаемой ширмой высился лес. Среди замшелых камней нашлась непродуваемая площадка — хорошее местечко для разведения костра. Вряд ли их костер могли заметить со стороны — камни плотно прикрывали огонь, а дым в пасмурную ночь — не самая заметная штука. Вадим конкретно отключался. Сил хватило, чтобы притащить пару коряг для растопки. Потом он сел на землю, обнял автомат и начал проваливаться в сон…
— Ложись, — подпихнул ему под голову сумку Борька. — И Валюшу свою покрепче обойми. Мы ж не звери, понимаем, каково вам за сутки пришлось. Это нам, халявщикам, легче — и пожевать дали, и по комнатам развели — а там одно занятие: лежи на столе, да дави на массу, пока не одуреешь…
И ничего трагичного не случилось. Он проснулся и увидел среди рваных туч клочки голубого неба. Левый бок приятно грело, правый укутывал сухой лапник. Уютно потрескивал костер, рождая ассоциации с чем-то теплично-бардовским. Народ теснился у костра. Катя сидела в ногах у Вадима, кутаясь в грязную курточку, смотрела на него с неземной любовью. Он хитро подмигнул. Она ответила. Валюша бросала в огонь каких-то червячков, задумчиво наблюдая, как они корчатся и чернеют в языках пламени. Коля Сырко, морща лоб, изучал содержимое маленького зеленого блокнота. Обросшая грязью сумка с расстегнутой молнией стояла у него в ногах — похоже, Коля наводил в ней ревизию («Не выпустил, молодец», — подумал Вадим). Растерявшая свои личные вещи Жанна исподтишка поглядывала ему через плечо. Видок у нее был откровенно ведьмовской — запавшие глаза были чернее ночи, волосы смешаны с грязью и толчеными сухими листьями — видно, падая с обрыва, женщина активно тормозила головой. Макс сидел на бревне, неподвижно глядя на огонь. Уралов расположился у него в ногах — курил, наблюдая, как между рогатин на толстой ветке готовится что-то мясное.
Автомат привычно грел плечо. Ремень был обернут вокруг руки — никто не покушался на его собственность. Вадим вытянул руку из ремня — часы шли, показывая четверть первого. Неплохо отдохнули.
— Держи, — Борька снял с рогатин сомнительную дичь, — жуй на здоровье, мы уже поели. Или покуришь для затравки?
— Не, — пробурчал Вадим, — жрать.
Мясо было жесткое, волокнистое, несоленое и совсем не вкусное.
— Неясыть, —
После полутора суток непрерывного голодания Вадим съел бы и человека, и кошку. Проглотив непрожеванное мясо, он жадно закурил. Голова закружилась — все сидящие вокруг костра завертелись в хороводе. Уронив голову на лапник, Кольцов курил в угнетающем молчании. Слушал, как гуляют по пространству звуки тайги.
— Валюша, ты ела?
— Ела, — проворчала девчонка. — Насилу запихнули. Насильники. Это есть нельзя по определению, по мне так лучше кусок смолы съесть.
— Да уж, это тебе не варенье бомбить, — задумчиво пробормотала Жанна.
Валюша фыркнула, расценив ремарку как приглашение к дискуссии.
— Цыц, — встрепенулся Борька, — предоставим слово Вадиму. Это важнее. Колись, Вадик, как провел сутки.
— Вам Валюша не рассказывала? — удивился Вадим.
— Валюша успела тебя в героя России произвести. А в остальном врет, как дышит. Не хочет брать на себя ответственность за разглашение тайны. Это не ты ее подговорил?
Скрывать, по крупному счету, было нечего. Не имелось в приключениях Вадима «интимных» зон, которые человек Ведерникова мог бы использовать против группы. По мере рассказа он выкурил еще две сигареты, а пока народ молчал, переваривая услышанное, — третью. Хваленым «Мальборо-лайт», обожаемым Борькой и Максом, накуриться невозможно.
— А теперь вы колитесь, — Кольцов сел на колени и принялся рассматривать каждого. — Снимем предварительные показания, так сказать. А после сложим картинку.
Он и не рассчитывал добраться до истины с первой попытки. Так и вышло. Правда каждого, суммируясь с прочими правдами, превращалась в какую-то сомнительную, а главное, бесполезную информацию. Что в задаче производная, а что первообразная, значения не имело. Екатерину догнали два здоровенных мужика. От ужаса она потеряла сознание. Ни про Вадима в канаве, ни про Валюшу на елке она не знала. Когда тащили по лесу, Катя пару раз приходила в сознание и опять отключалась. Очнулась в одной из комнат третьего этажа ротонды. Дверь заперта, в окне сосны. Тусклая лампочка, сдвинутые столы. В углу какие-то коробки, перетянутые скотчем. Естественно, рыться в этом барахле ей было абсолютно не в радость. Свернувшись в углу, Катюша проплакала половину ночи. Другую половину ей снились кошмары, от которых она периодически билась головой о стену и просыпалась.
День прошел безобразно. Кормили только раз: принесли французскую тарелку из темного стекла, доверху наполненную пшенной кашей (он видел в кухонных шкафах упаковки с пшенкой). Рядом поставили кружку воды. Дважды выводили в биотуалет — здесь же, на третьем этаже. При этом в центральной комнате Катя видела только двух охранников — грозного, но не хама. Остальные двери были заперты, а на поясе у вертухая болталась связка ключей. В этом плане показания пятерых сходились. Их держали в пустующих комнатах третьего этажа, кормили кашей и водили в биотуалет. Разговорами не развлекали. Пытками не мучили. И вообще чего-то ждали.
Индивидуальностью отличались лишь ночные приключения. Коля Сырко в канализационной трубе топал за Антоном Гароцким. Но ждать, пока тот спустится, — называется «пожалейте мои нервы». «Ботаник» спрыгнул с правого выступа желоба, умудрившись отбить сразу обе коленки. В этот момент начали палить. Но очки на носу удержались. Благодаря этому Коля заметил петляющую тропинку между камнями. Он помчался в ночь. Но это был самый короткий спринтерский рывок в большом спорте. Злая очередь выбила камни из-под ног, Коля споткнулся и добил коленки. По инерции его развернуло, шандарахнуло затылком о камень, он отбил плечо, печень, вследствии чего Сырко вырвало. Естественно, в таком состоянии он не мечтал даже подняться. Помогли. Нашлись сострадательные люди. За кульбитами Коли без особого удовольствия наблюдал Борька Уралов. Они спрыгнули одновременно с Мостовым, но Володе в ту минуту повезло больше. Он оттолкнул бросившегося наперерез бандита и, перепрыгнув через Колю, умчался по пересохшему руслу.