Закон крови
Шрифт:
Колдун не стал устраивать себе шалаш, только лапник да шкуры послужат ему постелью на эту ночь. А поутру – снова в путь! Сейчас он сидел усталый и от перехода, и от собственных невеселых мыслей. Но усталый или нет, до сна он все же вновь попытается проникнуть в Мир Духов. Хуже не будет!
– Как думаешь, старый, – тихо спросил его подошедший вождь, – здесь хорошее место? Духи все еще не дают вестей?
– Нет, – со вздохом сознался Колдун. – Миры закрыты, духи молчат… Но место должно быть хорошим, – я это чувствую. Только задерживаться все
– Помню. Вражды не было, свадеб – тоже. Обмены. Что они сейчас, кто знает? Но весть о нас наверняка дошла и до них. Утром уйдем.
Уже отправляясь к своему костру, Арго добавил:
– Пусть мудрый Колдун даст знать, если духи ответят. Пусть даже разбудит.
Старик молча склонил голову в знак согласия, но думал он иное: «Нет, великий вождь! Будить тебя не придется. Они не ответят!»
Ночь прошла неспокойно. Нет, нападений не было, но людям казалось: к привычным звукам ночного леса – уханью филина, одинокому волчьему вою, треску сучьев под копытами то ли большерогого, то ли лошади, случайно отбившейся от табуна, – примешиваются иные, странные звуки. То заунывные, похожие на плач, то злые, гортанные, они перекликались, скрещивались, то замирая где-то в чаще, то словно приближаясь к самому уху. И еще казалось: привычные, знакомые шумы исчезают, испуганно затихают в такт этим звукам, будто сам лес внимает им в тревоге…
Люди знали: такие звуки – голоса мертвых, погибших недоброй смертью, не узнавших проводов на ледяную тропу как должно и поэтому томящихся здесь, в Среднем Мире. Их притягивает человеческое горе и беды, и сами они несут еще худшее горе… Только помощь и защита предков оберегает Род от этих мятущихся, злосчастных душ. Истончается покровительство, слабеет защита – и они тут как тут…
Дрого, Каймо и Йом держали последнюю, предрассветную стражу, начавшуюся в тот глухой час, когда тяжело больному или просто усталому, измученному бессонницей человеку начинает казаться: рассвет не наступит никогда! Не будет больше никаких рассветов – только тьма! И все же солнце всходит, хотя и не для всех.
И вот, в то самое время, когда тьма, нависшая над спящим становищем, стала едва-едва сереть, чуть-чуть растворяться, когда окружающий мир уже готовился принять знакомые, привычные очертания, – до чуткого молодого слуха донесся хруст сухих веток… Шаги – легкие, быстрые… Не зверь, человек; и вот странность: торопится, спешит, не пытается скрыть себя… К НИМ, ИЗГОЯМ?!
Бесшумно, с копьями наготове, охотники скользнули туда, откуда слышались эти непонятные шаги. Большая старая сосна уже выступала из мрака, и от нее отделилась одинокая фигура… Подросток?
Он явно почувствовал приближение охотников (опытен!), но не выказывал ни испуга, ни желания скрыться или напасть. Просто стоял и ждал, с опущенным дротиком в правой руке, сбросив с левого плеча какой-то мешок.
Дрого первым узнал загадочного «незнакомца», а узнав – выпрямился во весь рост, открыто засмеялся и хлопнул по плечу приятеля:
– Эй,
Там, у старой сосны, стояла усталая Туйя и счастливо улыбалась своему жениху и друзьям.
Глава 17
НАПАДЕНИЕ
– Почему же дочка Серой Совы сразу не пошла за своим женихом, если так решила? И коль скоро даже Начальный дар не был возвращен? – расспрашивал Арго, удивленно, словно в первый раз рассматривая нежданную гостью.
– Отец запрещал! – мрачно ответила Туйя, с сожалением оторвавшись от сочного, лакомого куска жареной оленины.
(«Натерпелась, бедная, наголодалась! Это надо же, столько дней прошло! И как только выследила, как чужому в руки не попалась!»)
– Не пускал, и все! – продолжала девушка. – Бил даже. «А Начальный дар от изгоев, мол, и не дар вовсе! Мне, мол, до него и дела нет!»
Общинники – и мужчины, и женщины, и даже дети, – собравшись в круг, завороженно слушали рассказ этой бесстрашной девочки. Дивились, перешептывались. Повезло же этому Каймо! Он сидел тут же, рядом со своей нареченной, кормил ее из своих рук и принимал пищу с ее ладоней, бросая победные взгляды на своих сверстников. Чаще всего – на Вуула.
Утолив первый голод, Туйя стала говорить подробнее:
– На третий день отец на охоту ушел. Решил, видно: время прошло, теперь и сама никуда не денется! А я – взрослая! И слово дала, и Начальный дар не отвергла! Как жить буду? Решила: что будет, то будет! Чужой след брать могу, свой скрывать умею. Духи помогут. А нет, значит, нет. Сгину, только от жениха не отступлюсь. – Она посмотрела на Каймо, улыбнулась и притянула к себе его руку с очередным куском оленины. – И другому не дамся. Живой.
Айя тихонько, как бы про себя, промолвила:
– Страсть-то какая – ночью, одной, в лесу! Мы – с мужчинами, и то… Сегодня такая жуть мерещилась, такая жуть!
Девушка улыбнулась:
– Я к жениху спешила. К тому, что долгую ночь вдали от стойбища провел. Вот и вспоминала про это, когда было страшно. И заклинания Туйе известны, и не без оберегов она. Только поголодать пришлось: спешила очень. Не до охоты. А припасов взяла мало.
(«Было страшно, было! Только зачем вам об этом знать?.. Хорошо, что вспомнила наставления жениха нашей Навы! С Колдуном нужно поговорить! До ночи».)
Дрого заметил, что при словах о долгой ночи Каймо отвел взгляд и покраснел. Стыдится все же. Вспомнились отцовские слова: «Винить его не могу: испытание было страшным». Но ведь и они не винили Каймо, почти не винили. Только потом, когда он сам начал…
(«Может быть, все еще образуется? Если такая девушка не побоялась оставить свой Род ради Каймо!»)
Арго и Колдун переглянулись. Затем вождь улыбнулся, протянул руки и шутливо стукнул лбами Каймо и Туйю: