Закон Мерфи в СССР
Шрифт:
Последнее время мои дни были первого типа: что бы я ни творил, всё сходило с рук. Никому я был не нужен. Никто всерьез не пытался меня вызвать на откровенный разговор, отдубасить или прикончить. Это настораживало — ответка должна была прилететь еще после фруктового дела — я не верил что абибоки из транспортной милиции были последней ласточкой в этом деле, да и афганская эпопея как-то слишком тихо улеглась. Я предпочитал об этом не думать: в конце концов, спецслужбы бдят, меня явно пасут, так что — может и пронесет. Надо продолжать гнуть свою линию, прилагать максимум
Но теперь, после моего финта ушами в Сельхозпоселке чуйка просто орала: ща-а-а-с! Щас начнется!
Я был весь на нервах, напряженный как сжатая пружина, и едва не вломил спускающемуся по лестнице подъезда незнакомому мужчине в серой куртке: слишком уж резко он появился в поле моего зрения. На лифте не поехал: ну его к черту, этот лифт! Побежал вверх своими ногами, останавливаясь и прислушиваясь. Чудилось, что в подъезде кто-то шаркает и переговаривается.
А еще — пахло сигаретами. Удушливый аромат "Астры" шибал в нос и нестерпимо хотелось кашлять. Сунув ключ в замок, я судорожными движениями прокрутил его и как был — в ботинках, рванул на балкон, к сейфу. Ну не идиот? Ружье — с не присоединенными стволами, патроны — в пачке, Гос-с-поди, какой такого тупицу земля носит?!
Рассыпая патроны по полу, я сунул горсть в карман куртки и побежал обратно к двери, проверить — запер ли? Стволы никак не желали присоединяться — одни железные хреновины категорически не попадали в другие!
— Ста-а-аять, соседушко! — раздался вдруг знакомый до боли голос приятного тембра. — Брось ружье, руки вверх, а то прострелю тебе живот!
Дверь была распахнута, на пороге стоял Эрнест собственной персоной и целился в меня из пистолета. Пистолет напоминал "парабеллум", 5но был горазо более... Советский? Я в итоге узнал оружие: спортивный, Марголин — вот что это было такое.
— Два шага назад, Белозор! — выглядел столичный пижон очень худо.
Да какой пижон? От былой его красоты и лоска не осталось и следа! За недели, что мы не виделись, Эрнест осунулся, под его глазами пролегли чернушные круги, руки тряслись, а роскошные волосы были всклокочены, засалены и неопрятны, а одежда пребывала в самом плачевном состоянии. Взгляд мажора отливал безумием: зрачки глаз то сужались, то расширялись он пару раз за это время даже шмыгнул носом!
— Накроман, штоле? — мой язык как обычно лез поперед мозга в пекло.
— Давай, поговори у меня! — он захлопнул за собой дверь. — На кухню иди! Ружье положи!
Я ожидал чего угодно, но точно не обдолбанного Эрнеста в этой квартире. Кой хрен он приперся в Минск?
— Давай, садись на табуретку! Я тебя щас к батарее пристегну! — он снова шмыгнул носом и подтянул штаны.
Они спадали. Похудел, бедолага!
— А не боишься, что пока пристегивать будешь, я тебя ушатаю? — уточнил я.
Дерьмо уже случилось, и потому я почти перестал бояться, просчитывая варианты, как мог бы расправиться с Эрнестом. Да, в коленках и в затылке еще ощущался холодок страха, но ему на смену приходила дремучая ярость: норадреналин плескался в
— Шатальщик! То-то ты меня в Анакопии ушатал, а? А рыпнешься — пристрелю! Сам себя пристегивать будешь!— он достал из кармана модной, но грязной и обтрепанной кожаной куртки самые настоящие наручники и кинул их мне. — Давай, пристегивай! А то пристрелю! Через железку руки пропусти! Пристегивай давай!
"Нежность"— вот как они назывались, эти кандалы. Придумывает же кто-то такие названия? Шокер "Ласка", дубинка "Сюрприз", резиновые пули "Привет". Наручники — "Нежность". Дурдом какой-то.
Эрнест махнул стволом пистолета в сторону батареи. На радиаторах отопления у нас в квартире имелись металлические защитные решетки. Дети же — носятся! Закреплены они были... Да никак они не были закреплены, надеты сверху плотно — да и всё. Но незванному гостю знать это было не обязательно. Так что наручники я пристегнул — к решетке. А он и не заметил: наверное, и вправду был обдолбанный.
— Ты ведь жизнь мою испортил, Гера! Понял? Жизнь мою, бл*ть! Я что, плохо жил? Я ох*енно жил! — он ходил по кухне: два шага в одну сторону, два — в другую. — А как ты появился... Ч-ч-ерт, соседушко, я за последние дни такого дерьма хлебнул, знаешь? И ты, щас за всё ответишь, за всё-о!
Он принялся размахивать "марголиным":
— Я что, зря тебя выслеживал? Не зря... Я тебе ноги прострелю, потом руки прострелю, потом уши поотстреливаю, потом хрен! Бл*! Шесть патронов... Не получится. Ладно, хрен не буду... Но деньги ты мне отдашь. Я тебя обчищу! Это будет справедливо!
Вдруг в дверь забарабанили.
— Какого... Ты ждешь кого-то?!— задергался Эрнест.
— Понятия не имею, — пожал плечами я настолько удивленно, насколько позволяло мое прикованное наручниками состояние. — Иди, посмотри в глазок, потом мне скажи... Вдруг милиция?
— Аа-а-а, м-м-мать, ты ж ментовской сам... Щас гляну! — он запинаясь об собственные ноги поперся в коридор, а я осторожно-осторожно, обливаясь нервным потом и стараясь не лязгнуть, снял решетку с батареи и подкрался к раковине, замерев у стены с тяжелой металлической хреновиной, занесенной для удара.
— Там мужики какие-то! — зашипел Эрнест от дверей. — В дубленках! Что делать?
— Я-то что сделать могу? Я к батарее пристегнут! Сам решай! — откликнулся я, голосом делая самый несчастный вид из всех, на какие только был способен.
— Может— уйдут? — снова прошипел он.
И тут послышался звук опускаемой дверной ручки и легкий скрип петель. Что — и он? Он тоже — такой же идиот как и я? Не закрыл дверь?
— А ты кто б*ять такой? — раздался недоуменный голос.
Я и отсюда услышал, как запахло "Астрой". Это сколько они выкурили, если источали такие миазмы?
— Я тебе покажу, кто я бля*ть такой, я тебе покажу! А ну, руки вверх! Зашли в квартиру, зашли оба! Двери закрой за собой! — истерил Эрнест.
Ой, дура-а-ак! Ну что он будет делать с ними тут, в кваритире? Пристрелит? Штабелем уложит?