Закон Мерфи в СССР
Шрифт:
— Не всю,— сказал я. — Не всю кодлу.
И полез в "еразик" — на пассажирское сидение. У меня из головы не выходила Ульяна: кто-то ведь прикончил Ямщика! А милиция вломилась буквально через пару минут после того, как начал стрелять Казанский!
Машину вёл младший Привалов. Как в том анекдоте: "Я не знаю, что это за мужик, но водитель у него — начальник РОВД!" Черта с два я смог бы сам вести фургон: меня знатно плющило. Наверное, я моргал теперь тоже всем лицом, как покойный седой бандит.
— Он не мог быть главарем банды, — сказал я. — Слишком дерганный. Таких не берут
— Так! — Привалов переключил передачу. — Давай, подержи всё это в себе. Приедем в отдел, сядем в кабинете и запишем всё, как было.
— Диктофон в рюкзаке, рюкзак в УГРО.
— Тогда поехали в УГРО, Петя не обидится, а на дверях нас до сих пор путают.
— У кадровичек есть конфеты и сушки. И халва! — сказал я. — А в камере в подвале нормальный матрас, я потом посплю, ладно?
— Шо, Гера, помотало тебя в столицах? — усмехнулся Павел Петрович. — До чего нашу акулку пера довели — поспать в камере мечтает! Может обратно — в Дубровицу? Браконьеров гонять и про прорывы канализации писать?
— Очень хочется! — признался я.
— И мне — хочется, — печально вздохнул полковник. — А хрен там. Родина позвала!
— Родина — это да... — я повторил его горестный вздох. — Петр Петрович, из-за вас когда нибудь люди стрелялись?
— Шо? Тьфу на тебя, Белозор, нет конечно! — Привалов глянул на меня с диким удивлением в глазах
— А из-за меня стрелялись... Мужик так расчувствовался что пустил себе пулю в голову. Чувствую себя долбаной тургеневской барышней, — мой новый вздох был полон вселенской тоски.
— Хы-хы! — вдруг сказал полковник.
— Ха-ха? — не понял я
— Хо-хо! Ох, м-мать, хо-хо-хо!
Мы с этим матёрым ментом оба ржали как два идиота, а "еразик" ехал сквозь снегопад в сторону Минска.
* * *
Приваловы пили кофе, я — чай. Крепкий и сладкий. На столе стояли сразу два диктофона — мой и местный, милицейский, и три вазочки: с халвой, пряниками и сушками. В углу сидел Шевченко и строчил в блокноте карандашом.
Я шаг за шагом описывал всё, что произошло со мной начиная с угона армянского фургона и до того, как доблестная милиция не обнаружила меня под столом бандитского притона с газетой в руках. Что-то не сходилось, что-то очень существенное!
— Как ты говоришь, Лысый назвал эту бабу?.. Которую кое-кто догнать не смог... — это был камень от Павла Петровича в огород Шевченки.
— Ульяна, — удивленно проговорил я.
Тысячу раз, кажется, говорил ее имя! Чего тут непонятного?
— Да нет! Когда она Щепку с Артеком бинтовала?
— Ну, он сказал, что она тут за хозяйку...
— А ну-ка вспомни получше — "за хозяйку" или — "хозяйка"? — вскинулся начальник УГРО
— Хозяйка... За хозяйку... А какая нахрен разница? — недоумевал я.
— Какая разница?! Хер стоит а... — Привалов-старший хлопнул ладонью по столу, и прервал матерную приговорку. — А седого этого Лысый как величал?
— "Старшой" — это точно помню! — здесь сомнений быть не могло.
Милиционеры переглянулись. И тут до меня дошло:
— Листья дубовые падают с ясеня... Вот
— Свадебный генерал, — проговорил Шевченко. — Ох-ре-неть! Вот это баба! Она полминска за нос водила, и нас — тоже! "Казанский","Седые"... И прочая мутотень.
Братья-полковники сидели с одинаковыми обескураженными выражениями лиц. Наконец, старший Привалов сказал:
— На кого была похожа, говоришь?
— На Аксинью из фильма "Тихий Дон". Очень сильное сходство, практически одно лицо.
— Так, ну это ведь уже что-то? — встрепенулся Шевченко.
Приваловы слегка расслабились:
— Ну да, это что-то. Можно копать...
— А мне что делать? — спросил я.
— Ремонт, бл*, — отрезал Петр Петрович.
И в словах его была сермяжная правда.
* * *
Конечно, сразу ремонт делать я не стал. Сразу я поехал в Узборье. Почему? Потому что там меня ждали, и соскучился я страшно! Добирался своим ходом, потому как "еразик" у меня забрали — машина числилась за каким-то из милицейских подразделений.
В квартиру я заезжать не хотел — во-первых, там разгром полный, во-вторых — пусть Приваловы сначала с лишившимися руководства остатками "седых" разберуться. Если мои догадки были верными, то волею судьбы я притащил покойного Серёжу-Домино с подельниками на хату в тот самый момент, когда все бригадиры беспредельщиков собрались чтобы обсудить его пропажу. И померли скоропостижно. А таинственная Ульяна — серая кардинальша — после произошедшего вряд ли продолжить свою деятельность в Минске.
Доблестные милиционеры, кажется, имели версии по поводу личности чудо-женщины, которая едва не организовала подпольную империю в белорусской столице, но со мной информацией не делились. Они вообще, видимо, хотели замять мое участие в этом деле — а я и не претендовал особо. Ежик бы понял, что на сей раз Белозор потерпел фиаско! Не будет победной реляции и феерической статьи в "Комсомолке". Даром время потратил. Разве что Повода разговорю, поведает что-нибудь интересное про "гребаный Экибастуз". Может и согласится, на условиях анонимности. Или про тренажерки подпольные написать: так мол и так, испытывает столичная молодежь необходимость в спортзалах шаговой доступности...
А если по факту, не прибедняясь: беспредел с пробегами по Минску закончился. Седые обезглавлены. Столица может спать спокойно. А фиаско там, или не фиаско — это дело десятое.
Размышляя таким образом, я доехал до Узборья на пригородном ЛиАЗе, который с голодным лязгом отворил двери и вышвырнул на посадочную платформу, прямо под моросящий дождь, несколько запоздалых то ли дачников, то ли местных жителей и меня, грешного. Снег уже не шел — таял себе, перемешиваясь с осенней белорусской грязью. У нас это обычное дело: пока установится постоянный снежный покров, владычествовать на просторах республики будет ее величество Слякоть. И уже в феврале она снова вступить в бой с Зимой, с переменным успехом оттесняя ее куда-то в направлении Лапландии.