Закон обратного отсчета

Орбак Леся

Джен идет к лестнице, но на второй ступеньке останавливается, оборачивается к Джа.

— Скажи, а почему ты стал называть меня инквизитором?

Пророк задумался, вспоминая, когда эта роль прилипла клеймом. Наконец, отвечает:

— Ассоциативно. Инквизиторы же несли священную кару.

— Ну да. А ты помнишь, скольких невиновных они … покарали?

Пророк молчит, пока одна за другой ступени стонут под весом Джена.

По второму этажу дома беспрепятственно гуляет солнце. В спортзале на раскаленные кожаные маты босыми ногами ступить невозможно — чувствуешь себя йогом. Джен врубает

кондиционер, раздевается до трусов, закрывает глаза и настраивает дыхательный ритм. Выбросить все из головы. Очистить разум. Почувствовать себя механизмом натренированных мышц.

Сначала — разогреть мышцы и суставы зарядкой. Пробежать на максималках по беговой дорожке. В несколько подходов подтянуться на турнике. До тех пор, пока мысли не выстраиваются в ритм раз-два-раз-два-три. У стены ждет распятый на треногах деревянный манекен Вин-Чунь. Секунду поколебавшись, Джен снимает с болванок перчатки и разворачивается к висящему в центре зала боксерскому мешку. Толкнув его, Джен танцует вокруг качающегося снаряда, приближаясь и отступая, чтобы семьдесят пять килограммов, подвешенных в кожаном мешке на цепях, не задели его. Наконец, он наносит первый аккуратный удар. Затем еще один. Еще. И еще. Джен преследует качающийся снаряд, не отпуская его от себя, и не позволяя подобраться ближе расстояния согнутой руки. Сначала удары больше похожи на легкие касания, но постепенно вместе с ускорением через руки прорывается сила. Джен не чувствует уже ни веса мешка, ни сопротивления воздуха, он лупит со всей дури, выбрасывая скопившуюся агрессию, которой в его теле стало слишком тесно.

Питьевая вода закончилась. Выйдя из спортзала, Джен слышит сквозь закрытую дверь в студию Джа, как пророк молотит по ударной установке с такой скоростью, будто добывает электричество. В уборной Джен сначала жадно пьет из-под крана, просунув голову между струей и раковиной, затем, сбросив промокшее от пота белье, встает под душ. Холодная вода нагревается постепенно, Джен остывает под колючими струями, и как только температура поднимается до обжигающей, он берет управление в свои руки, выворачивает кран холодная-горячая-холодная-горячая.

В морозильной камере одно отделение забито окоченевшими стейками, второе — лотками с куриными конечностями, третье — пельменями, здесь же в углу примерз к стенке вскрытый еще в новый год килограммовый брикет мороженного. Джен прикинул, насколько хищной тварью себя чувствует, и достал стейки. Бросил размораживаться в микроволновку. Прислушался.

Джа спускается вприпрыжку и, игнорируя последние ступени, перепрыгивает через перила, гулко приземлившись на пятки. Когда-нибудь он точно раскрошит себе кости.

— Ты на кухне? — орет пророк из гостиной.

— Да. Стейки размораживаю.

Оживший телевизор захлебнулся рекламой банка, расстрелял очередью с воплями погони и переключился на телеконцерт. По дому ядовитым облаком разносится голос, знакомый Джену с детства, который он с радостью забыл бы, да не позволяют. К счастью, и его Джа прерывает тишиной.

— Вообще смотреть нечего, — хмурится пророк, заходя в кухню.

— Ты знаешь, что ЦРУ в конце восьмидесятых применяло пытки музыкой в паре тюрем?

— Да? Прикольно, — бросив телефон на стол, Джа открывает холодильник, рассматривает, что ему может понадобиться.

— Они заставляли заключенных по двадцать часов в сутки слушать

музыку на большой громкости. Доводили до того, что некоторые бились башкой в стену, только бы прекратить.

— Акустический шок?

— Акустический и культурный тоже, — раскачиваясь, Джен откидывается на стуле так, что спинка упирается в стоящий рядом шкаф, а передние ножки стула задираются направленными на пророка стволами. — Представь араба-исламиста, которого сутки напролет долбят «Металликой» и «AC/DC». Хотя, мне кажется, если бы надзиратели были знакомы с нашей эстрадой, список «Лучших хитов Гуантанамо» выглядел бы иначе.

— После нашей допрашивать было бы некого, — Джа хлопает дверцей холодильника, так ничего из него и не достав. — Напиться хочется прям вдрызг.

— Напейся, — вздыхает Джен. — Если что, я сам съезжу.

— Вот почему ты не можешь хоть раз сказать: «А пошло все в жопу, никуда не поедем»? Чтобы я себя эгоистичным говном не чувствовал.

— Потому что пока ты чувствуешь себя эгоистичным говном, ты им не являешься.

Насупившись, Джа залезает с ногами на подоконник. Отодвигает рукой римские шторы, чтобы уставиться на дорогу. Щелкнула микроволновка. Достав икеевскую сковородку-гриль, Джен ставит ее раскаляться на газ, и смазывает мясо маслом. По правилам стейку нужно согреваться в комнатной температуре от получаса, но Джен настолько голоден, что через тридцать минут съест мясо вместе со сковородой. На столе вибрирует смартфон.

— Кто там? — спрашивает Джа, не повернувшись.

Джен бросает стейки на сковороду, подходит к столу, вытирая пальцы о перекинутое через плечо полотенце.

— Олька Тигр, — читает он с экрана. — Вы с Саввой уже прозвища друг другу раздали?

Джа сдуло с подоконника.

— Не завидуй, — бурчит он, подхватывая мобильник, отвечает на вызов. — Привет. Что?.. Что видел? Кого?.. Как? Оль, успокойся, где ты? Где ты сейчас? Жди меня там. Слышишь? Я сейчас.

Джа сбрасывает звонок, и Джен выключает газ под сковородкой.

— Юлю убили.

Глава 9

Для раннего вечера здесь слишком тихо. В баре заперты двери, окна задраены рольставнями. На парковке ни одной машины, но у черного входа стоят Монстер Саввы и знакомый Фаерблейд. Оставив Нортоны рядом, Джен и Джа через длинный коридор вдоль кухни и подсобных помещений заходят в бар.

В зале темно. Ряды столов ощетинились перевернутыми вверх ножками стульев, будто держат оборону от посетителей, которых и так нет. Противоестественно молчат динамики.

Мертвое место.

На высоких барных табуретах сидят Алекс с Максом, перед каждым по пустому стакану. Джен всегда поражался, кто бы ни взбирался на табуреты, приходилось покорять сиденья, как горные вершины: ступню на подножку, подтянулся, опираясь ладонями в стойку, уселся, ловишь равновесие на крутящемся мягком диске, только после этого с видом победителя заказываешь выпить. Юля же взлетала на табуреты с грацией гимнастки — шаг и готово, нога на ногу, локоть на стойке, четкий щелчок пальцами подозвать очередного стажера, чтобы сообразил в высоком бокале нечто вкусно-красивое. Может, она и занималась гимнастикой или балетом, Джен не знает. А вот как ловко винчунила зарвавшихся бугаев, видел не раз. Боевая была девчонка, такую в подвал не затащишь. Может, поэтому ее смерть оказалась в слепой для пророка зоне?