Закон обратного отсчета

Орбак Леся

Аристократ ссутулился. В раздумьях взъерошил огромной пятерней волосы.

— Мне будет сложно вытащить тебя, если попадешься, — признается он честно. — Поэтому нужно придумать способ, как добыть информацию, и вас при этом не засветить перед органами. Я надеюсь, открывшиеся детали сподвигнут тебя свести к минимуму количество жертв. Кем бы они ни выступали.

— Не сомневайся, — обещает Джен.

Тошнота подступает то ли от алкоголя на голодный желудок, то ли от встречи головы с бордюром. Джену тошно от себя самого, впитавшего сегодняшний день как ядовитый газ каждой порой кожи. И хочется уснуть, провалиться в черную дыру насовсем, переждать Апокалипсис и вынырнуть назад

только в новом светлом мире, если он когда-нибудь наступит.

Расходиться решили только под утро. Транспорт оставили во дворе, вызвали такси. Джен вопреки обычаям сложил на Джа заботы по выпроваживанию гостей, а сам занялся посудой. Не то, чтобы ее непременно нужно вымыть из любви к порядку, просто мысль встретить с утра на кухне грязные следы отвратительного дня Джена пугает. Сквозь монотонный шум воды из гостиной доносятся голоса. С каждым хлопком двери их все меньше и меньше. Наконец, остается только два тихих, спорящих.

— Ничего страшного, поспишь в моей кровати. А я могу здесь, на диване.

— Зачем?.. Вот ты дурень.

Джен уже справился с посудой, убрал со стола и даже отдраил со сковородки следы прошлых стейков, но не решается перекрыть воду, остановить ее шум, чтобы не спугнуть в гостиной единственное хорошее, случившееся за этот день, до тех пор, пока Джа с Олей не прошлепали по скрипучим ступеням наверх.

Часть 3. ВРАГИ

Глава 10

Город горит. Откуда в бетонном частоколе столько дерева? Треск стоит оглушительный. С домов, переживших застой, перестройку и девяностые, кусками ссыпается крыша. Шифер лопается на мелкие острые осколки. В одном из дворов на веревках, натянутых между железными столбами, кто-то оставил сушиться белье, и теперь оно развивается белоснежными флагами на бушующем ветру, еще не тронутое огнем, который по траве подполз уже совсем близко. Воняет жженой резиной и паленым пластиком. Жар мешает дышать. Джен бежит от огня, вдоль огня, к огню — горит кругом, где-то меньше, где-то сильнее, но откуда-то в сердце уверенность, что нужно бежать вперед. Джен в ужасе. Он бежит, держа за руку Тимку, брат спотыкается, несколько раз упал, разбив в кровь коленки, но Джен тащит его вперед, потому что брат — единственное, что осталось у Джена, единственное, что нужно сберечь.

Хрущевки закончились резко, будто сменились слайды пейзажа, теперь впереди стоят глухими глыбами монолитные высотки, а прямо перед ними — огромный котлован с мостом из висящих в воздухе бетонных плит. Джен останавливается как вкопанный, оглядывается назад, там — черно-рыжее месиво стеной. Надо бежать. Тимка послушно цепляется за пальцы старшего брата обеими ладошками. У них разница в возрасте — всего год, но здесь и сейчас Джен — взрослый, а Тимка — ребенок, за которого Джен отвечает перед родителями, Вселенной, перед собой. И Джен решается. На счет раз-два-три они с Тимкой прыжком перемахивают через узкую пропасть между краем котлована и первой бетонной плитой, и бегут дальше, стараясь не запнуться об торчащие из плит петли из арматуры. Огонь тоже не стоит на месте, огибает котлован по бокам с обеих сторон, и Джену нужно добежать до монолитов быстрее, чем рыжая тварь сомкнет кольцо.

Уже на середине котлована огонь исчезает. Ровное голое поле размером с хоккейный стадион, спокойно, только слабый ветер гоняет туда-сюда мелкую пыль и белесое перекати-поле. Братья садятся на скамейку, отдышаться. Джен глядит на равнину, вдали торчат размытые силуэты домов. Нужно сходить, посмотреть, что там. Джен быстро

управится, а Тимка пусть пока отдохнет тут, на скамье.

— Не оставляй меня здесь, — просит Джа. — Я здесь умру.

Джен оборачивается к пророку, тот глядит спокойно, уверенный в своей правоте. И без того худое лицо осунулось, вокруг глаз черные круги, от чего кажется, будто на лице две глубокие воронки.

— Я быстро. Нужно посмотреть, что там. Я сразу вернусь.

— Ты не успеешь, — говорит Джа.

Чтоб тебя. Джен злится. Вдвоем идти опасно. Джен уверен, что пророку не хватит сил добраться, а значит, нужно бежать одному и привести помощь.

— Я быстро, — повторяет Джен, поднимаясь со скамейки.

Он бежит, летит скоростной машиной, не чувствуя касаний земли. Равнина вокруг, строения впереди — все сливается в серое ничто, оно успокаивает тревогу, стирает сомнения, Джен бежит от чего-то куда-то с одной целью — поступить правильно. И когда приходит сначала удовлетворение, оно сменяется радостью и гордостью за себя, он смог, сумел, сделал то, что нужно, Джен сбавляет темп, равнина снова обретает очертания, монолиты остаются за спиной, а скамейка, на которой Джен оставил пророка, впереди, совсем близко. Джен уже может разглядеть людей, присевших рядом с Джа, они молоды и сутулы, хоть лиц не разглядеть, но Джен чувствует, они — свои. Он переходит на быстрый шаг. Улыбается, неся радостные вести.

— Джа, все хорошо. Можно идти, Джа.

Пророк молчит. Сидит прямо, сложив ладони на коленях, отросшие до неприличия волосы зачесаны назад. Он глядит вперед неподвижно.

— Джа? — схватив за плечи, Джен трясет пророка как деревянную куклу и понимает, что тело в руках слишком твердое, чтобы быть живым.

Джен кричит изо всех сил, шлепает Джа по щекам, но пророка больше нет. И уткнув его тело лбом в свое плечо, Джен сжимает в бесполезных объятьях пустую оболочку, и просит, вымаливает у Джа прощение.

Веки еще сомкнуты, но проснувшееся сознание не обмануть — начался новый день. Джен переворачивается на другой бок, скомканная простыня собралась под плечом грубыми складками, содранное бедро ноет. Просыпаться не хочется совершенно. Джен лежит с закрытыми глазами, уткнувшись носом в подушку. Ему душно и неудобно лежать, и запах вчерашних носков, брошенных как обычно у кровати, почему-то сейчас чувствуется отчетливо, делает воздух в спальне спертым. Невыносимо хочется ссать. И это единственная достаточно веская причина оторвать чугунное тело от постели.

Пол холодный, в щель плотно сдвинутых штор заглядывает серое, хмурое. Джен сомнамбулой плетется к двери, распахивает ее, зевая широко, по-кошачьи.

— Упс, — Савва застыла напротив, в дверях комнаты Джа, растерявшись, что стоит сделать — нырнуть назад, захлопнув дверь перед одним из хозяев дома, или поздороваться.

— Привет, — выдавливает Джен, голос спросонья саднящий, непослушный. — Чего?

— Ничего, просто ты в трусах, — замечает Савва. Сама-то она уже в джинсах и футболке Джа, схваченной узлом в районе пупка.

— Я у себя дома вообще-то, — бурчит Джен.

Уборная справа между комнатами, на расстоянии вытянутой руки. Джен запирается в ней будто в бункере. Умывается холодной водой. Привычка, въевшаяся до рефлекса, требует побриться немедленно, Джен глядит в зеркало на ощетинившийся подбородок и решает пренебречь сегодня бритвой. А может, и завтра. И в ближайшую неделю. Какой толк от старых ритуалов, если жизнь начинается новая?

— Ну что, чувак, — мысленно говорит Джен хмурому отражению. — Ты три года валил невиновных, теперь не удивляйся, что Вселенная швыряет камни под колеса.