Закон парных случаев
Шрифт:
– Смотри, - сказал я маме. – Похоже, эту фотографию повесили сюда совсем недавно. Обои не успели выцвести.
– Не знаю, - резко ответила мама и вышла из комнаты.
– Простите, - я дотронулся до рукава проходящего мимо Бориса Антоновича. – Вы не помните случайно, какая здесь раньше фотография висела?
– Да я и был здесь всего пару раз, - поморщился тот. – Это жена моя к бабушке твоей часто заходила. У нее спроси.
Но Анна Васильевна буркнула недовольно, что у нее нет привычки интересоваться чужими делами и разглядывать чужие фотографии. И вообще, они с бабушкой в основном на кухне сидели, чай пили.
Наконец
– Мам…
Она посмотрела на меня – устало, тускло. Слова застряли у меня в горле. Нет, определенно не стоило сейчас на эту тему. Позже. Может, завтра. Все равно мы рассчитывали пробыть в Питере еще недели две или даже больше.
– Вам помочь?
– Спасибо, Мартин, мы уже закончили. Сейчас передохнем минут десять и в гостиницу. Завтра много дел. Ты чем собираешься заниматься?
– В Эрмитаж пойду, - буркнул я.
На самом-то деле я собирался позвонить Жене и увидеться с ней. Но не рассказывать же об этом родителям. Я вообще никогда не знакомил их со своими девушками и даже не рассказывал о них. Может быть, именно поэтому в моем дежурном сне всегда четко выделялся тот момент, что дома никого нет. Мне вообще было трудно представить, что я когда-нибудь приведу домой девушку и представлю ее как невесту. Я не мог представить себе даже не факт будущей женитьбы, а именно знакомство будущей жены с моими родителями.
Почему? Я не знал. Может быть, потому, что родителям, особенно маме, всегда хотелось какой-то невероятной откровенности с моей стороны. Притом, что сами они многое от меня скрывали. На меня давили – я сопротивлялся, как мог. Молча. Как партизан.
А давили они по-разному. Отец пытался изображать своего парня. Рассказывал о романтических похождениях до знакомства с мамой и о подружках, рассчитывая на ответные признания. Я отмалчивался. На самом деле мне было не слишком приятно его слушать. Где-то в глубине души хочется, чтобы родители были идеальными, даже если сам к этим идеалам не слишком стремишься.
Мама хоть и не озвучивала православную доктрину «до свадьбы девственником», понимая, что это будет явный перегиб, но имела ее в виду. Так, что я отчетливо это чувствовал. И прекрасно понимал, что любая моя знакомая будет принята в штыки. Как потенциальная совратительница чистого мальчика. Ну, может, за исключением хорошо знакомой маме девочки из церковного хора. Но знакомиться с этими девочками у меня никакого желания не было.
12.
Да, он не ошибся. Ольга с Камилом приехали на похороны. Он видел их. Так близко – всего несколько шагов. Он смотрел на них из-за деревьев и чувствовал, как пустота внутри заполняется той самой жгучей, ядовитой ненавистью, которая не давала ему жить двадцать лет назад. Его тело ничего не забыло. Точно так же, как тогда, холодели руки и горела голова. Точно так же темнело в глазах.
Он ничего не забыл. И не простил. Он не из тех, кто прощает. Он вдруг понял, что вся его жизнь была просто ожиданием. Сначала ждал любовь. Необычную, неземную, волшебную. И она пришла. Только вот оказалась слишком короткой. А когда ее у него отняли, ждал возможности отомстить. Он даже сам не знал о том, что ждет. Это ожидание пряталось в самой его глубине, питаясь памятью. До подходящего момента – который вот-вот наступит.
Ему хотелось подойти и убить их тут же,
Он вцепился в кору дерева, сдирая ногти и не чувствуя боли. Изнутри рвался не то рык, не то волчий вой, но он не выпустил его. Еще рано…
13.
Впрочем, из моей затеи все равно ничего не вышло. Женя хоть и обрадовалась моему звонку, но сказала, что готовится в университете к археологической экспедиции и встретиться со мной не сможет. Договорились на завтра.
Родители, успокоенные моим намерением культурно просвещаться, с утра отправились по наследственным делам, а я уныло вышел из гостиницы, не зная, куда пойти. Накануне я нафантазировал, как буду гулять по городу с Женей, и теперь одному мне не хотелось никуда. Вот так. Еще позавчера я нахально мечтал о том, чтобы Питер принадлежал только мне одному, а сегодня уже не представлял, куда себя деть без девушки, с которой только что познакомился. И город хотелось смотреть только с ней. И на трамвайчике речном, и на купол Исаакиевского собора – тоже.
Пришлось и в самом деле бродить по музеям.
Ближе к вечеру позвонил отец, сказал, что на сегодня они с делами закончили, и предложил поужинать в ресторане всем вместе. Я согласился, полагая, что, может быть, во время этого ужина удастся поговорить с родителями серьезно.
Но стоило мне только открыть рот и сказать: «Мама, папа, я хочу вас кое о чем спросить…», как мама, почуяв неладное, сразу же перевела разговор на другое:
– Помнишь, Мартин, мы обещали тебе показать дом, где мы жили раньше? Он отсюда не очень далеко. Можем пешком дойти.
– Хорошо. Но…
– Правда, там уже никто не живет. В том районе многие дома расселяют, - посмотрев на маму, перебил меня отец. – Наш уже расселили.
– Ладно. Я…
– Думаю, скоро их все снесут.
Все ясно. Это была их излюбленная тактика – всеми силами уводить разговор от опасной темы. Неуклюже, неловко, но уводить. В детстве мне очень нравился рассказ Бианки о какой-то птичке, кажется, перепелке, которая уводила лису от гнезда, изображая, что у нее подбито крыло. Я решил, что подожду. Рядом с домом, где еще незримо жило прошлое, будет гораздо удобнее говорить об этом самом прошлом.
Родители оживленно переговаривались, не давая мне вставить ни слова, но я больше и не пытался. Резал аккуратно по кусочку запеченную свинину, пил пиво и думал, как лучше начать разговор, чтобы они не смогли снова меня перебить или перевести разговор на другую тему.
Мама рассказала, что хотя бабушка и не оставила завещания, по закону ее квартира все равно переходит ей - как единственной наследнице. Но продать эту квартиру можно будет не раньше, чем через полгода. Я снова подумал: что бы они с отцом сказали, если б я решил перебраться в Питер. А что? Оформить долгосрочную визу, поступить в тот же самый медицинский, который отец заканчивал, устроиться на работу каким-нибудь фельдшером на «скорую». Жить в бабушкиной квартире. Да меня съедят тут же, на месте. Лучше и не экспериментировать.