Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Шрифт:
Он хочет написать о том, как природа объединила эскимосов всех племен, как эти люди сделали тысячи маленьких открытий в естествознании, открытий, неведомых университетским профессорам.
«Да, — думает Маркин, — много у меня собрано материала. Я каждый год приезжаю сюда. Но надо же менять образ жизни, чтобы книга получилась настоящей и принесла пользу. Надо жить их жизнью, жизнью Вири и его людей. У меня к Вири много вопросов, чем дальше, тем больше».
Он тронул потяг, собаки встали, отряхиваясь.
«Вот ведь как у меня все неладно получается, — думал Маркин. — С Аминак я просто трушу. Вири я обманул — обещал приехать на праздник кита и не приехал. Надо было в декабре приезжать, а сейчас на дворе март. Да и с шефом нехорошо вышло: обещал диссертацию, сменил тему, а теперь вообще придется заняться чуть ли не беллетристикой. Что делать? А вдруг ко всему у Аминак и Вири не будет ко мне доверия? А мальчик? Ах, Алик, Алик! Как же мы привыкать друг к другу будем, если все образуется, а?»
— А-рара-рай! — подбодрил каюр собак.
Собаки почуяли жилье, почуяли конец пути, побежали быстрее.
«Надо бы не проворонить, когда выскочим на улицу», — подумал Маркин. Он боялся не совладать с упряжкой, когда она въедет в село и свободные от привязи собаки бросятся к ней, одни задирая работающих псов, другие просто знакомясь с ними, третьи играя. Тогда упряжные псы выходят из себя, могут понестись совсем в другую сторону, тут важно удержать их.
Маркин покрепче сжал в руках остол, один конец которого был обвит толстым ремнем — плетью.
Собаки влетели в село в сумерках. Кое-где в домах уже горели огни. Упряжка неслась быстро.
Навстречу никто не выскочил, значит, все собаки были на привязи или же в тундре, на охотучастках. Только два неуклюжих щенка тявкнули лениво и побежали за нартой.
У дома Вири упряжки не было.
Маркин остановил собак. Привязал потяг к стояку, где обычно находились нарты Вири. Поднялся на крыльцо, потоптался, отряхиваясь от снега, сбивая его с обуви, брюк, камлейки.
Открылась дверь дома. На порог вышла женщина.
Приезжий молчал.
Аминак долго всматривалась, потом тихо вскрикнула:
— Ой!
Она бросилась к нарте, помогая отвязывать кладь.
— Здравствуй, здравствуй! — обнял ее Маркин. — Иди домой, ты раздетая, простудишься. Я сам.
Она взяла его рюкзак, карабин, ушла в дом.
Маркин отвязал собак. Посадил каждую на цепь — отдельно. Поставил нарты вертикально, прислонив их к стене.
На крыльцо выскочил мальчик.
— Ну, здравствуй, герой! — обнял его Маркин. — А здоровый же стал, не поднимешь! Идем, идем.
Счастливая Аминак суетилась на кухне, она ни о чем не спрашивала. Гремела посудой, колола для чая лед, раздувала потухший в печи огонь.
— Давай
Аминак налила ему воды для умывания из термоса, добавив в умывальник немного льда.
Он умылся, сел за стол. Аминак поставила строганину из рыбы, строганину из мяса, овощные консервы.
— Скоро бульон будет, — сказала она.
— Вири на охотучастке? — спросил Маркин.
Она промолчала, опустив голову. Потом встала, подошла к тумбочке, вытащила пакет и протянула его Маркину. В пакете были фотографии.
На большом, плохо отпечатанном снимке он увидел три упряжки. Видно было, что снег рыхлый, глубокий, собаки проваливались, ног их не было видно, морды у самого снега.
Третья нарта была пуста. И вторая нарта была пуста. Люди шли рядом, слева и справа от собак. А на первой нарте стоял гроб. Жутко стало Маркину. Жутко оттого, что он впервые видел гроб на нарте. Все он мог представить на нарте, но только не это. В левой собаке он узнал вожака Вири — Веласкаса, а сразу же за ним шел Кавайахтук.
«Кавайахтук уже учится на вожака», — почему-то подумалось некстати.
— Когда? — спросил Маркин.
— Месяц назад. В феврале. Он очень старенький был, ничего не поделаешь.
Аминак встала. Ушла на кухню и там постелила Алику. Задернула занавеску, вернулась в комнату.
— Все ждал тебя в декабре. Думал, ты на праздник приедешь. И я ждала.
— Не смог. Столько дел в районе.
— Боялся Новый год здесь встретить?
— При чем тут Новый год?
— Да так… вы любите этот праздник…
— Все праздники хороши, когда есть с кем отмечать, — резко и даже, как показалось Аминак, зло ответил Маркин.
Он разлил спирт из фляги. Разбавил.
«Прости, Вири», — подумал он и выпил.
Аминак тоже выпила.
— А теперь надолго? — спросила она.
— Теперь не знаю… Поедешь со мной? — спросил он.
— Нет.
— Вири знал, что Алик наш сын?
Она улыбнулась, покачала головой:
— Он на тебя совсем не похож.
— Ну и что?
— Вири был Великим Наблюдателем, — просто сказала она.
— Значит, догадывался?
— Он тебя любил. Он так радовался, когда ты приезжал.
— Я увезу Алика в райцентр, в интернат. А потом ты к нам приедешь. Ладно?
— Сначала мы сходим к отцу.
— Конечно.
— Он там. — Она махнула рукой в сторону сопок.
— Я хотел с ним посоветоваться. Он много знал, это надо сохранить. Напечатать.
— Его легенды?
— Все. И легенды. И все, что знал.
— Ты хочешь быть русским наблюдателем?
— Нет. Наблюдатель — это хорошо для Вири. Это главная его работа. Наблюдатель для меня — плохо.