Закон постоянного невезения (Невезуха)
Шрифт:
Возразить было нечего, ибо Бежан действительно не мог быть в этом уверен. Он прикинул, сколько же у неё брюк в запасе — две пары, так что ей с её тщательностью будет чем заняться до самого вечера. Он обнаружил Михалину в спальне, когда открыл дверь конфискованными ключами. Он вовсе не намеревался быть ни любезным, ни тактичным, наоборот, решил продемонстрировать грубость, жестокость, хамство и все самое что ни на есть дурное. Минуту он раздумывал, где это хамство у него лучше получится, здесь, в спальне, или внизу, в салоне. А может быть, в том, ранее недоступном
А, ладно, не помешает опробовать каждое помещение.
— Вы тут, я вижу, совсем, как у себя дома, устроились, — сказал он с иронией. — Надеетесь остаться навсегда? Так ведь вы вроде бы не наследница?
— У него есть сын, — коротко и мрачно отпарировала Михалина.
— Да что вы говорите! Ну надо же, какой противный человек! Ведь если бы не этот выродок, то имущество — в пользу государства, а какая-то доля и вам бы досталась, разве не так?
— А вы как думаете? Я тоже много чего знаю…
Она замолчала, но Бежан быстренько ухватился за эту тему.
— И за эти знания вы получили разрешение находиться в доме покойника, да? И кто же вам дал это разрешение? Ну, быстро!
Михалина никогда не была излишне пугливой, однако безвременная утрата своего божества окончательно её доконала. Так что, несмотря на все опасения Бежана, она вовсе не замкнулась в молчании.
— Как кто дал? Прокурор.
— Какой прокурор?
— Ну какой-какой? Самый главный. Что вы тут из себя несмышлёныша изображаете, полицейский — и вдруг да не знает. Ваш помощник-то уже все забрал, пока меня тут не было, потому как, если бы я тут была, он бы ни единой бумажки не получил.
Тайна она и есть тайна, уж лучше в печку…
— Отличная идея. Вот бы убийца-то обрадовался!
Какой убийца?
— Как какой? Тот, что совершил это преступление.
Михалина отставила в сторону утюг и посмотрела на Бежана с жалостью, осуждением и нескрываемой обидой.
— А на кой шут той сучке все эти бумажки? Она в них и носа никогда не сунула, уж он всю дорогу держал их от неё подальше. У него были свои секреты, и ей до них никакого дела не было, а убил его никто иной, как только она!
Именно тему сучки Бежан непременно хотел обойти, чтобы вынудить эту бабу назвать других врагов убитого Доминика, которых она так упорно ни в грош не ставила и скрывала. Конечно, он мог выловить этих врагов по документам, но их там были сотни, так что пришлось бы с ними разбираться годы. Разумеется, все они боялись, но по-разному. У некоторых этого страха было абсолютно недостаточно для того, чтобы толкнуть их на преступление. Сучка, откровенно говоря, выходила в лидеры всего на полголовы, а не на пару корпусов. Однако Бежан не любил оставлять какую-либо ситуацию невыясненной до конца.
— Ну ладно, — неожиданно согласился он. — Но какой у неё мог быть повод? Непосредственный?
Михалина снова схватила утюг и, послюнявив палец, коснулась раскалённой поверхности.
— А на кой черт ей повод? — презрительно процедила она, вернувшись к глаженью. — Бросил он её — и все тут. Отомстить хотела.
— Когда?
— Что
— Когда он её бросил?
— А кто их там разберёт? Только что, не так давно. И вы думаете, она ему простила? Письмо даже ему прислала.
— Какое письмо? Где оно, это письмо?
Михалина вдруг замолчала. Она продолжала яростно утюжить — глуха, слепа и зла на весь белый свет, в особенности же на Бежана. Бежан уже сообразил, что она сумела столкнуть его с темы, что он позволил ей втянуть себя в полемику на тему сучки, вместо того чтобы выяснить другую сторону вопроса, к тому же он совершенно забыл о своём жестоком хамстве.
Да и брюки покойника ему уже порядком надоели.
— Хватит! — ни с того, ни с сего рявкнул он вдруг. — Выключите свой утюг! Это допрос по делу об убийстве! Вниз! Немедленно!
Михалина на мгновенье замерла, потом послушно выключила утюг и выполнила приказ. Спускаясь вслед за ней по лестнице, Бежан грустно подумал, что, похоже, с ней так и нужно обходиться, хотя подобное обращение вовсе не принадлежало к числу его любимых методов…
— Вот теперь мы с вами поговорим, — зловеще объявил он, чем чрезвычайно заинтересовал Роберта Гурского, поскольку до сих пор его начальник почти никогда не прибегал к такому тону. — Кто прислал письмо?
— Она. Та сучка.
— Фамилия!
— Иза Брант.
— Откуда вам это известно?
— Я сама видела…
— Вы это письмо в руках держали?
— Держала…
— Вы его читали?
— Нет…
— Так откуда же вы знаете, что письмо было от Изы Брант? На нем была фамилия отправителя?
— Нет. Но я знала, что оно от неё. Я знаю её почерк…
— И что с этим письмом произошло?
Михалина снова замолчала. Бежан разнервничался: письмо, черт бы его побрал, могло хоть что-то прояснить, возможно, это действительно Иза Брант, и какого дьявола им тогда копаться в политико-финансовом гнильё, если убийца по личным мотивам был бы у них, как на ладони. Знание жизни заставляло его везде искать второе дно, а эта ужасная 6абища опять все перемешала.
— Где. Это. Письмо, — сказал он с таким невероятным нажимом, что и авианосец бы прогнулся.
Михалина была почти, как авианосец. Но только почти.
— У меня… — прошептала она нехотя.
— Где у вас? Дома?
— Дома… — И тут её прорвало:
— Дома. Я его вообще ему не отдавала. Как вынула почту, так сразу же увидала, и знала, что это от неё, я же знала, что он мог бы к ней ещё вернуться! Открыть не посмела, хотела его сжечь, боялась, но не отдала! Не отдала!!!
Она вдруг расплакалась. Казалось, заплакал сам Дворец культуры [7] . Бежан и Гурский в изумлении уставились на неё.
7
Дворец культуры и науки — высотное здание в самом центре Варшавы, построенное после Второй мировой войны как дар Советского Союза.