Закон семи
Шрифт:
— Почему? — нахмурилась Анька.
— Тебе волноваться нельзя.
— Та-ак… — Подружка глубоко вздохнула. — Очередное совпадение?
— Что-то вроде того, — пожала я плечами.
— И они еще удивляются, за что их народ не любит! То начнут таскать по любому пустяку, то хоть тычь их носом в дело, точно котят в лоток, ничегошеньки не видят.
— Может, он прав? — без особой уверенности спросила я. — Может, мы действительно увлеклись и…
— Ладно, — еще больше помрачнела Анька. — Мне бы только выйти отсюда… А ты будь осторожна, одна по улицам не шляйся, особенно вечером. Слушай, может, тебе в отпуск уехать?
Я вздохнула, а потом согласно
Я уныло брела домой и вдруг подумала о Прохорове. Что, если Анька права и все неприятности, что так и сыплются на меня в последнее время, как-то связаны с ним? «Глупости», — одернула я себя, но уже без особой уверенности. Кстати, ему давно пора объявиться, а он точно в воду канул. Мог бы позвонить и спросить, отдала ли я кинжал следователю, раз уж так сильно на этом настаивал. А вдруг ему и без звонка все хорошо известно? Я на ходу достала из кошелька его визитку и даже подумала: «Может, стоит позвонить самой? Слишком много чести!» — И я сунула визитку обратно в кошелек.
Но домой я так и не попала. Отправилась навестить бабушку. Та встретила меня с воодушевлением:
— Ты очень кстати. У меня два билета на «Жизель», а Софья Григорьевна заболела.
— Бабуля, я не могу сегодня, — попробовала отвертеться я.
— И чем ты таким особенным занята, чтобы отказывать родной бабке?
И я отправилась с ней в театр. Мы сидели в партере, бабуля вооружилась биноклем, а мои мысли непостижимым образом вновь вернулись к Прохорову. И вот в конце первого акта, когда несчастная Жизель готовилась умереть, а в женской части зрительской аудитории зрел вздох возмущения, мол, все мужики одним миром мазаны и верить им никак нельзя, я подняла голову и увидела в левой ложе… Прохорова. Он сидел в абсолютном одиночестве и с таким выражением на лице смотрел на сцену, точно диву давался, с чего бы девушке обезуметь да еще и умереть. То есть очень сомневался, что такое в принципе возможно. Тут он неожиданно повернулся, и взгляды наши встретились, хотя я к этому не стремилась. Губы его раздвинулись в улыбке, и он едва заметно кивнул, а я отвернулась. Странное дело, сердце стучало, как барабан, причем очень подмывало повернуться и еще раз взглянуть на Марка Сергеевича. Что я и сделала. И убедилась, что балет теперь интересовал Марка Сергеевича мало. Точнее — вообще не интересовал, потому что смотрел он на меня.
Тут Жизель наконец-то скончалась, занавес опустился, зрители зааплодировали. Когда я вновь подняла голову, Прохорова в ложе не было.
Бабушка между тем потянула меня в буфет. Посещение буфета она считала обязательным, и даже длинная очередь не отбивала у нее охоты съесть пирожное, стоя в темном углу, где жались такие же энтузиасты.
— Возьму тебе эклер, — сказала она, поправляя палантин. Вдруг брови ее поползли вверх, а в лице наметилось величайшее изумление.
Я повернулась, стараясь понять, что так потрясло бабулю, и в трех шагах от себя увидела Прохорова. Сегодня он был в черном костюме, белоснежной рубашке с белой бабочкой и, несмотря на это, фантастическим образом умудрялся не выглядеть законченным придурком. В руке он держал трость, а при ходьбе слегка прихрамывал. Граждане завороженно провожали его взглядами, забыв про коньяк и эклеры, а он вроде бы даже не замечал чужого внимания.
— Здравствуйте, Ярослава Анатольевна, — приветствовал Марк Сергеевич меня.
Теперь сотни глаз впились в меня, а я попыталась представить, как сейчас выгляжу. Надо было надеть
— Здравствуйте, — кивнула я и самым дурацким образом покраснела. Хотя с чего бы мне краснеть?
— Это кто? — нахмурилась бабуля, без стеснения разглядывая Прохорова.
— Знакомый… Марк Сергеевич.
— Это ваша мама? — любезно осведомился Прохоров.
Бабуля широко улыбнулась и сказала:
— Не пересаливайте, молодой человек. — Однако чувствовалось, что к парню подобрела.
— Это моя бабушка, — вздохнула я.
Не издав ни звука и не особо гримасничая, Марк Сергеевич дал понять, что потрясен, а бабуля, понятное дело, подобрела к нему еще больше. Тут освободился столик, не иначе как из-за вмешательства потусторонних сил, Марк Сергеевич нас за ним пристроил, а сам мужественно встал в очередь, вгоняя в столбняк девиц, дам и даже старушек, чьи воспоминания о молодом задоре внезапно обострились и грозили принять опасные формы. Пока он развлекал своим внешним видом общественность, бабуля воспользовалась тем, что слышать он нас не может, и задала вопрос:
— У тебя что, роман с этим типом?
— Он мне не нравится, — поспешно ответила я и задала свой вопрос:
— А тебе?
— Уж очень ловок, — хмыкнула она. — Не вздумай влюбиться. С таким и до каторги недалеко. Черт хромой, — заключила она и нахмурилась.
Пришедшее на ум бабуле сравнение произвело на меня впечатление. То, что при взгляде на аристократическую физиономию Марка Сергеевича сразу же вспоминается нечистый, удручало. Кстати, бабулиному чутью я доверяла. Последнего претендента на мое сердце она назвала латентным козлом и оказалась права.
Тут вернулся Марк Сергеевич, принес нам шампанское и эклеры, бабуля начала расточать улыбки, а он разливался соловьем по поводу спектакля, абсолютно не касаясь тем, которые мне были интересны. К счастью, антракт заканчивался, Марк Сергеевич предложил нам свою ложу, но мы с благодарностью отказались.
— С какой стати он вокруг тебя круги нарезает? — недовольно спросила бабуля, послав обворожительную улыбку Прохорову.
— Что за выражения? — закатила я глаза. Бабуля посуровела, а я вздохнула:
— Он наш клиент.
— Теперь ни одной ночи спокойно не усну, зная, что мое сокровище обхаживает такой тип.
— Не преувеличивай.
Занавес поднялся, и нам пришлось замолчать. Разумеется, взгляд мой то и дело устремлялся в сторону ложи, я не хотела, чтобы Марк Сергеевич это заметил, в результате так вращала глазами, что к концу спектакля запросто могла заполучить косоглазие. Он сидел, развернувшись к сцене, головы в мою сторону ни разу не повернул, и это было обидно. Хотя что там делалось с его глазами, тоже неясно.
Когда в зале зажгли свет, мы с бабулей заторопились к выходу. Встречаться еще раз с Марком Сергеевичем мне не хотелось, бабуля это почувствовала и безропотно трусила за мной. Оказавшись на улице, я вздохнула с некоторым облегчением, но все равно хотелось оказаться подальше от театра. Мы направилась к стоянке такси.
— Ты у меня ночуешь? — спросила бабуля, занимая переднее сиденье.
— Нет. Работы много.
— Ну-ну. — Бабуля поджала губы и отвернулась.
— До свидания, — сказала я и захлопнула дверцу.